— Если ты хочешь стоять здесь в своей промокшей одежде, это твое дело, Стиллуотер. Но я не из тех, кто добровольно терпит неудобства.
Прежде чем я успеваю сообразить, что он делает, он стягивает через голову промокшую ткань своей рубашки и, развернувшись, идет обратно к огню, где вешает одежду на грубо скроенную каминную полку, чтобы она высохла. Я остаюсь смотреть на его спину — обнаженное пространство мышц и безупречной, загорелой кожи, которая заставляет мое горло сжиматься и пульсировать. Эта рубашка, та самая рубашка, которую он носил изо дня в день с той самой первой ночи, когда я встретила его у Вульф-Холла, скрывала множество грехов: сильные руки, широкую, сильную спину и грудь, которая заставила бы Микеланджело плакать. Его тело — не что иное, как божественное.
Рэн смотрит на меня и просто стоит, позволяя мне бесстыдно разглядывать его. Мне следовало бы проявить немного самоуважения и отвернуться. Но я не могу этого сделать. Я никогда раньше не видела ничего подобного ему, резного и скульптурного, великолепного в своем совершенстве. Я воздерживаюсь от подсчета кубиков его пресса. Достаточно того, что они есть, и они очерчены. От макушки головы до низко висящего пояса джинсов, Рэн — воплощение сладких, райских грез и извращенных, ужасающих кошмаров.
В его взгляде пылает огонь, лихорадочно и яростно, когда он использует его, чтобы пронзить меня до самой сердцевины и выпотрошить с привычной легкостью. Сколько девушек он приводил сюда и проворачивал это дерьмо? Скольких студенток Вульф-Холла он притаскивал сюда посреди ночи и ошеломлял, раздевшись до голой и великолепной кожи? Его список жертв, должно быть, слишком велик, чтобы его можно было просчитать.
— Я думала, тебе не разрешено снимать рубашку, — бормочу я, наконец отводя взгляд.
— О, я могу снимать её сколько угодно, — задумчиво произносит он. — Мне просто не разрешали надевать ничего другого. Но сейчас уже далеко за полночь. Первое февраля. Я освобожден от своего наказания.
— Значит, завтра ты будешь одет в ярко-красное.
Он тихо смеется.
— Я не очень яркая личность. Мне больше подходит черный.
— Хм. Да, я это вижу. Черный, как твое сердце? Как твоя душа?
— Ай. — Он хлопает себя ладонью по груди. — Я ранен. Для записи, я официально ранен.
Рэн опускается на диван, вытягивая перед собой длинные ноги. Свет от огня отбрасывает теплый отблеск на твердую поверхность его живота и груди, а также на лицо, и это придает ему прекрасный вид.
— Я могу найти что-нибудь надеть, — говорит он. — Если тебе некомфортно из-за меня.
Все это так бессмысленно и безответственно, что я вдруг начинаю злиться на себя. Он играет мной, и я позволяю ему, позволяю манипулировать мной и дергать за мои ниточки. Рэн знает, как выглядит. Он также знает, как его внешность влияет на представительниц противоположного пола. Цепляясь за стену и заикаясь, я подпитываю его потребность во внимании.
— Знаешь, от чего мне некомфортно? — рявкаю я, крадучись пересекая комнату. — Вернувшись в свою комнату, я обнаружила, что из матраса торчит охотничий нож, а мои вещи разорваны на куски. Вот из-за чего мне действительно чертовски некомфортно.
Сидя на диване, Рэн смотрит на меня с едва заметной, убедительной хмуростью, сдвинув брови.
— Охотничий нож?
— Не надо мне этого дерьма, Джейкоби. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты разгромил мою комнату и изрезал мой матрас. Если ты пытался вселить в меня страх Божий, то это не сработало, ясно? Так что просто... держись подальше от моей комнаты.
Он хмурится еще сильнее.
— Твоя комната была разгромлена. — Он невозмутим, слова ровные, лишенные эмоций. Он повторяет эти слова как утверждение, а не как вопрос. — Я не имею к этому никакого отношения. Это не мой стиль. Взлом и проникновение — это довольно... заурядно.
— Прекрати это дерьмо. Я знаю, что это был ты. Кто бы ещё так заморочился?
Рэн ухмыляется.
— А с чего я стал бы заморачиваться?
— Ты что-то там искал. И хотел меня напугать. — Я продолжаю свое обвинение, стараясь не сомневаться теперь, когда смотрю в его ясные зеленые глаза и не нахожу в них ни намека на ложь. Он отличный актер, надо отдать ему должное.
— Лучшие мясники не пугают животных перед тем, как отправить их на бойню, Элоди. Страх портит вкус мяса.
— Какого черта это должно означать?
Рэн вздыхает, глядя на огонь.
— Зачем мне пытаться напугать тебя, Малышка Эль? Что я получу, если запугаю тебя до полусмерти?
Я уже задавала себе этот вопрос. Есть много причин, по которым он хотел бы запугать меня, и я обдумала их все. Теперь, когда он задал этот вопрос, все причины, которые я придумала, кажутся смешными. Ему не нужно пугать женщин, чтобы они забрались к нему в постель; они, вероятно, борются друг с другом за право добровольно попасть туда.
Нет никакого разумного объяснения, почему Рэн испортил мою комнату.
— Не волнуйся, Малышка Эль, уверяю тебя, я не входил в твою комнату без твоего разрешения, — говорит он, поигрывая швом на спинке одной из диванных подушек.
Верю ли я ему? Черт возьми, нет. Но бессмысленно обсуждать с ним это.
— Без разницы. Было бы здорово, если бы ты наконец выплюнул это и сказал мне, что я здесь делаю. Я бы с удовольствием вернулась в постель, и...
— Я отвечу на твой вопрос, но не раньше, чем ты подойдешь и сядешь, — перебивает Рэн. — Когда ты стоишь надо мной как надзиратель, это начинает походить на допрос.
Я хочу уйти. Однако за последние пять минут погода не улучшилась. Шансы на то, что я найду обратный путь из лабиринта, на данный момент невелики. Если я снова потеряюсь там, мне не будет никакого проку, и я не думаю, что Рэн поможет мне вернуться в Вульф-Холл, если я не выполню его просьбу.
Быстрый удар в горло.
Коленом по яйцам.
Удар локтем в солнечное сплетение.
У меня в голове уже готовятся несколько маневров самообороны, когда я обхожу маленький кофейный столик и неохотно сажусь в кресло. По крайней мере, здесь я нахожусь близко к огню; тепло, исходящее от пламени, кажется удивительным.
Удовлетворенный, Рэн проводит рукой по волосам, убирая мокрые локоны с лица.
— Я хотел, чтобы ты пришла сюда, потому что ты умная, — говорит он. — Ты наблюдательна, а это значит, что ты поняла, что я тебя заметил. Ты должна знать, что я заинтересовался тобой.
Я прищуриваюсь.
— Почему у меня такое чувство, что быть предметом твоего интереса вредно для здоровья девушки?
Парень с черными волосами и живыми глазами выглядит озадаченным.
— Может быть, я был плохим в прошлом. Уверен, что Карина много тебе об этом рассказывала.
— Она мне кое-что рассказывала. В основном о твоем провалившемся плане переспать с половиной Вульф-Холла до Рождества. Пари, верно? Между тобой и твоими дружками из Бунт-Хауса? Или ты собираешься сказать мне, что она все это выдумала?
Рука Рэна застывает, кисточка с одной из подушек застряла между его длинными пальцами. Он смотрит на меня — прямо в меня? — неподвижно и немигающе.
— Мы заключили пари, — подтверждает он. — Я должен был переспать с десятью девушками между Хэллоуином и Рождеством, но так и не переспал.