— Ты должна позвонить в полицию, Элли. Я серьезно говорю. Это какое-то сомнительное дерьмо.
— Давай сначала посмотрим, с чем мы имеем дело. — Я просто отмахиваюсь от нее и уверена, что она это знает.
Вовлекать полицию сейчас было бы плохой идеей. Во-первых, Вульф-Холл доложит о случившемся моему отцу, а я ни за что не позволю ему прыгнуть в самолет, чтобы лично узнать, что происходит. Я бы предпочла, чтобы меня тащили по раскаленным углям, чем смотреть ему в лицо.
Мой пульс подскакивает к горлу, когда Карина выключает фары и сворачивает на подъездную дорожку, ведущую через лес к Бунт-Хаусу. По тому, как она вцепилась в руль, я догадываюсь, что она встревожена. Не уверена это из-за того, что она боится быть пойманной в доме или вообще потому, что находится здесь, но я начинаю чувствовать себя очень плохо из-за того, что заставила ее пройти через это.
В давящей темноте я вижу только деревья. Затем мы резко поворачиваем и из ниоткуда появляется дом, трехэтажное строение, такое большое и внушительное, что это чудо, что его не видно с дороги. Трудно сказать, сколько лет этому дому. Возможно, было бы легче определить, когда это место было построено в дневное время, когда намного больше света. Прямо сейчас стеклянные окна от пола до потолка на втором этаже делают его современным, но внешний вид делает его действительно очень старым.
— От одного взгляда на это место меня тошнит, — бормочет Карина. — Тебе не кажется, что это место вызвано прямо из кошмаров.
Я смотрю на дом, окутанный тенями, каждое окно погружено в темноту, и... место выглядит пустынным.
— Нет, — говорю я Карине. — Мне не снятся кошмары.
Она глубоко вздыхает сквозь сжатые губы.
— Я тебе завидую. Это должно быть очень хорошо. — Она крутит ключ в замке зажигания, заглушая двигатель. — Тогда чего ты боишься? Монстры? Упыри? Плотоядные твари?
— Нет, — говорю я ей, глядя на дом со стальной решимостью. — Я боюсь настоящей жизни. Людей, которые должны заботиться о тебе больше всего.
Карина не спрашивает, откуда я знаю, как взломать замок. Она убеждает меня поторопиться, оглядываясь через плечо на лес, словно ожидая, что Дэшил появится из ночи с топором в руке, готовый расчленить нас обеих на мелкие кусочки. Однако он не приходит, и я открываю дверь дома в рекордно короткие сроки.
Я вхожу, готовясь к лавине пустых пивных банок и гниющих контейнеров из-под еды на вынос, но внутри чисто и аккуратно. Зачеркните это. Здесь реально красиво.
Карина включает фонарик на своем телефоне, разгоняя темноту, и я поражаюсь грандиозному холлу, в котором нахожусь. Передо мной огромная, великолепная лестница, расходящаяся влево и вправо, ведущая в восточное и западное крыло дома. На первом этаже на стенах висят огромные картины — в основном классное современное искусство, которое, кажется, не имеет ничего особенного, но, когда я смотрю на них, меня поражает тревожность, исходящая от них. Все они изображают бушующие бури, вызванные к жизни в кружащихся черных, синих, белых и серых тонах. От них чувствуется ярость.
— Рэн, — бормочет Карина. — Может, он и самый большой говнюк на свете, но этот ублюдок умеет рисовать.
Я скрываю свое удивление, откладывая эту информацию на потом.
Дом имеет уникальный, головокружительный запах. Совсем не похожий на запах потных носков и немытых подростков, который я ожидала почувствовать. Воздух окрашен нотами бергамота, черного перца и розового дерева.
Всюду, куда я смотрю, лежат безделушки и маленькие сувениры, заботливо расставленные на непомерно дорогих на вид буфетах, столах и книжном шкафу, который тянется вдоль задней стены, у двери, ведущей в неизвестность.
Я задыхаюсь, когда поднимаю глаза.
— Срань господня.
— Да, — соглашается Карина, подстраиваясь под мою позу, откинув голову назад, глядя вверх через винтовые лестницы, которые огибают то, что можно описать только как внутренний двор дома.
С того места, где мы стоим, виден весь верхний этаж дома, а за ним, на крыше высоко над нашими головами, огромное панорамное окно в крыше открывает вид на ночное небо, от которого у меня захватывает дух. Десятки сверкающих точек света, сгорающих в небесах, образуют крышу, под которой спит Рэн Джейкоби, и это одна из самых красивых вещей, которые я когда-либо видела.
— Пошли. — Карина берет меня за руку и тянет к лестнице. — Нет времени любоваться архитектурой. Нам нужно взять телефон и вернуться в академию. У меня ужасное предчувствие.
— И где его комната? Скажи мне, и я сама найду.
Карина качает головой.
— Мы пойдем вместе. Здесь легче заблудиться, чем ты думаешь.
Я сжимаю ее руку, ободряюще улыбаясь.
— Со мной все будет в порядке. Оставайся здесь и наблюдай. Если ты увидишь огни на дороге, кричи, и мы уберемся отсюда к чертовой матери. Один из нас должен быть настороже.
Неуверенность светится в ее глазах, но в них также есть облегчение. Карина рада предлогу остаться внизу, недалеко от выхода.
— Ладно. Иди, только быстро. Верхний этаж. Когда ты доберешься до верха лестницы, поверни направо на лестничной площадке. Дверь прямо перед тобой – это комната Рэна. К дверному косяку прибито черное перо. Внутри я не была. Я не могу сказать тебе, где находится его стол, но...
— Не волнуйся, успокойся, все в порядке. Это просто письменный стол. Мне ведь не нужно искать потайной люк или что-то в этом роде. Дай мне одну минуту, и мы уйдем отсюда.
Слегка дрожа, Карина кивает. Господи, она выглядит так, словно вот-вот расплачется. Я не знаю, чего она так боится, но ее эмоции оказались заразительными. Мое сердце агрессивно колотится в груди, когда я бегу вверх по первому пролету лестницы, затем оказываюсь на следующем. Легкие горят как сумасшедшие, когда я достигаю третьего этажа, а к тому времени, когда я добираюсь до четвертого, все, что я слышу, как моя кровь бьется за барабанными перепонками.
Быстро глотая воздух, я не теряю ни секунды, направляюсь прямо к двери справа, осматриваюсь в поисках пышного черного пера, которое, как сказала подруга, должно быть прибито к дереву. Оно как раз там, где и сказала Карина.
Я на месте.
Заперта ли его дверь?
Какая-то часть меня думает, что да, безусловно, Рэн - частное создание, и он, вероятно, яростно охраняет свое личное пространство.
Но с другой стороны, он еще и высокомерен. Осмелятся ли Пакс или Дэш войти в его святая святых без его разрешения? Маловероятно. И в каком мире Рэн мог бы представить себе постороннего человека, имеющего наглость ворваться в его дом, а затем нарушить уединение его спальни? Конечно, не этот мир, в котором все, с кем он соприкасается, ученики и учителя, боятся его.
Когда я кладу руку на медную дверную ручку, по спине пробегает дрожь странной энергии. Сколько раз Рэн клал свою руку сюда, на эту самую полированную, холодную медь? Тысячу раз. Больше. Сотни тысяч раз. Он прикасается к этой дверной ручке чаще, чем к любой другой вещи в этом доме, и от этого знания у меня на щеках появляется румянец. Мне кажется, что он и я здесь вместе, наши ладони покоятся на одном и том же полированном металле, как будто мы с ним держимся за руки…
Боже мой, Элоди! Да что с тобой такое, черт возьми?
Поворачиваю дверную ручку, больше не задаваясь вопросом, будет ли она открыта, зная, что будет…
Дверь действительно не заперта.
И вот я стою в спальне Рэна Джейкоби.