— Извините, дамы. Пакс не знает, как вести себя рядом с такими красавицами. Этим утром он выпил слишком много кофе, так что вы должны понять, он немного не в себе.
Ох. Вау. Английский акцент. Гладкий, как шелк, голос Дэшила сразу же успокаивает. Он держится уверенно и спокойно, как будто уверен в своем месте в этом мире и в том, как именно он вписывается в него. Уверенность — ловкий трюк. Странным образом, это заставляет чувствовать себя рядом с ним в безопасности, в то время как рядом с Паксом чувствуешь себя совершенно наоборот.
Карина ерзает, не сводя глаз со стопки книг на другом конце комнаты, старательно избегая взгляда Дэшила. Ее реакция на Пакс была открытой враждебностью, но теперь она, похоже, замкнулась в себе, полностью отключившись.
— Кэрри? Ты разве не собираешься познакомить нас со своей новой подругой? — мурлычет Дэшил.
Моя новая подруг застыла, как камень. Карина выглядит так, словно вот-вот свалится с дивана, и я спасаю ее от ответа.
— Ты уже знаешь, кто я. Вульф-Холл не очень большое место. К тому же он только что назвал меня по имени, — говорю я, бросая взгляд на Пакс. — Я Элоди Стиллуотер. Перевелась сюда из Тель-Авива. Отец — военный. Мама умерла. Я увлекаюсь живописью, музыкой и фотографией. У меня аллергия на ананасы. Я единственный ребенок в семье. Ужасно боюсь грозы и обожаю блошиные рынки. Как-то так. Этой информации достаточно?
Я перечисляю эти случайные факты о себе с улыбкой на лице, но это звучит слащаво и чертовски фальшиво. Пакс издает смешок, в то время как Дэшил в ответ на мою большую речь полностью переключает свое внимание на меня, медленная, расчетливая улыбка расползается по его лицу. Он очень быстрый и умный. Вы практически можете видеть, как шестеренки жужжат в его голове, когда он записывает данные, которые я только что предоставила. Почему вдруг мне кажется огромной ошибкой то, что я передала эти незначительные факты о себе?
— Рад познакомиться с тобой, Элоди Стиллуотер. Всегда приятно завести нового друга. Может быть, ты захочешь как-нибудь заглянуть в наш дом? Мы будем рады оказать тебе свое гостеприимство.
Одновременно раздаются два голоса: один торопливый и настойчивый, другой явно скучающий.
— Она не может!
— Этого не будет, Дэш.
Обладатель первого голоса, сидя рядом со мной, вздрагивает. Не думаю, что Карина собиралась так громко высказывать свое возражение. Она смущенно берет меня за руку и переплетает свои пальцы с моими.
— Ты же знаешь, что у нее будут неприятности, если Харкорт узнает, — говорит она.
На диване, уткнувшись лицом в подушку, рычит Рэн Джейкоби.
— Она не приглашена. — То, как он это говорит, звучит как распоряжение, как приказ, переданный свыше, который должен быть соблюден.
Дэшил угрюмо вздыхает; похоже, он искренне разочарован.
— Не волнуйся, Стиллуотер. Джейкоби меняет свое мнение, как меняет носки. Разумеется, исключая его нынешнее состояние одежды. Обычно он очень часто меняет носки. Думаю, что это то, что мне нравится в нем больше всего.
— Ну ладно, класс! Усаживайтесь! Шевелись, шевелись, шевелись!
В передней части комнаты высокий парень в обтягивающей черной рубашке и черном галстуке-карандаше выбивает деревянный клин, который держал дверь открытой, и закрывает дверь за собой, входя в комнату. В свои тридцать с небольшим лет этот парень излучает какие-то тяжелые флюиды Кларка Кента. У него такая острая челюсть, что кажется, будто о неё можно порезаться и пустить кровь. Темные, волнистые волосы и темные глаза, и теперь я понимаю, почему половина девушек в комнате тают на своих местах, когда понимают, что он вошел.
Доктор Фитцпатрик, мой новый профессор английского языка, супергорячий красавчик.
— Рэн, убери подушку с лица, парень. Сядь. Ты знаешь правила, — командует он, кладя стопку бумаг на книжную полку.
В другой руке у него кофейная чашка, из которой он делает большой глоток, и мышцы его горла работают, когда он осушает содержимое чашки одним глотком.
Каким-то чудом Рэн оттаскивает подушку от своего лица и выпрямляется в сидячее положение. Подчиняется, но при этом бросает на Дока Фитцпатрика яростные взгляды.
Это очень неожиданно. Действительно, очень, очень неожиданно. У меня создалось впечатление, что Рэн никому никогда не подчиняется. Я, конечно же, не ожидала, что подчинится такой не авторитетной фигуре, как профессор английского языка.
Ужаснувшись, я быстро осознаю сразу несколько вещей. Прошлой ночью было так темно, что я даже толком не разглядела Рэна. В свете, вспыхнувшем от огонька его сигареты, я неохотно признала тот факт, что он был хорош собой. Но сейчас при дневном свете, когда слабое солнце вливается в массивное панорамное окно прямо за его головой, я могу видеть гораздо больше... и у меня просто нет слов.
Он очень красивый.
Его черные волосы вьются вокруг ушей, словно нарисованные на голове искусными мазками кисти мастера. Они густые и растрепанные, и мои пальцы сами по себе скручиваются, желая почувствовать их текстуру, и я сжимаю руку в кулак.
Его глаза зеленые, живые и пугающе яркие. Цвет нефрита, свежей, молодой травы, липы, и весеннего пробуждения после зимы. Они выглядят почти нереальными. У него необычный рот. Его верхняя губа немного полнее нижней, что должно выглядеть странно на парне, но чувственный, женственный рот умудряется сделать Рэна мужественным и суровым.
Я упиваюсь его видом: тем, как его мышцы перекатываются между лопатками, когда он опирается на край кожаного дивана и подтягивается вперед, чтобы опереться локтями на колени. То, как он свирепо ухмыляется, когда его быстрый взгляд скользит по комнате и он ловит девушку с косами, смотрящую на него. То, как он стискивает пальцы, все его тело оживает, как будто он только что был активирован.
— Ладно, всё, — говорит доктор Фитцпатрик. — Слушайте внимательно. Я читал ваши задания, и они оказались очень интересными. Очень эмоциональными. Очень реальными. А некоторые... были откровенно живописными.
— Что вы имеете в виду под живописными? — спрашивает девушка, сидящая впереди на пуфике. — Эссе было посвящено викторианской морали в английской литературе.
— Да, Дамиана. Да, так и есть.
О, круто. С того места, где я сижу, мне виден только ее затылок. Я и не подозревала, что учусь в том же классе, что и гадюка из сегодняшнего утра.
Доктор Фитцпатрик качает головой из стороны в сторону, возвращаясь к своей стопке бумаг. Он перебирает скрепленные скрепками документы на самом верху, пока не находит тот, который ищет.
— Это произведение называется «Покоренная гувернантка» и на четыре тысячи слов превышает наш лимит в две тысячи слов. Я выделил несколько разделов, которые показались мне весьма поучительными. — Он делает вид, что прочищает горло, а затем начинает читать задание.
— Раньше она была такой невинной, а теперь выглядела испуганной. Страх в ее глазах заставил его член затвердеть в штанах, когда он двинулся вперед, намереваясь загнать ее прямо в свою ловушку. Ее грудь вздымалась и опускалась так быстро, что большие груди грозили вот-вот выскочить из корсета. Ничто так не возбуждало его, как вид ее оголенной и ставшей уязвимой перед ним. Теперь в нем росло предвкушение, как всегда, когда он был так близок к достижению своих гнусных целей. В течение нескольких месяцев он трудился, обрабатывая гувернантку, зная, что ее церковь, вера и ее сумасшедший отец не позволят ей исполнить его самые темные желания. И все же он не сдавался. Он видел злой огонь, пылающий в ее душе, и был полон решимости выпустить его на волю.