Мистер Редвуд, успешный лесоторговец и заядлый лоялист-тори, нико-гда не разрешил бы сыну связываться с теми, кого он называл бунтовщиками и смутьянами. Но Габриэль уже научился оставлять родителей в неведении относительно многих важных событий в своей жизни. Конечно, он ничего не рассказал им о девушке Сьюзен, встреченной им в Филадельфии. Уходя на собрания ополченцев, говорил, что приятели позвали его купаться в реке. Впрочем, с прибытием в Бостон британских войск собрания местной милиции были все равно запрещены, и флейта лежала без дела в дорожном мешке Габриэля.
Десять миль до Лексингтона он рассчитывал покрыть за три часа. Однако сначала нужно было выстоять длинную очередь на паром, соединявший Бостон с Кэмбриджем. Британские часовые обычно устраивали тщательный до-смотр пассажиров, очередь двигалась медленно. А в тот день доступ к парому почему-то вообще закрыли на четыре часа. Шепотом передавали слухи: идет перевозка солдат на левый берег Чарльз-ривер, и все транспортные суда забраны для этой цели.
Люди томились под солнцем, напирали на натянутые веревки, глухо ворчали. Габриэль прикрыл глаза и стал ждать появления картинок в волшебной трубе, сохранившейся в его мозгу с детских лет. На этот раз первыми появились паруса изящной рыболовной шхуны. Она приближалась вся в солнечных лучах, разноцветные вымпелы плескались на ветру. Вскоре спущенная с нее лодка приблизилась к причалу, и музыканты на берегу заиграли торжественный гимн. Девушка Сьюзен, одетая в нарядное белое платье, вышла на покрытую ковром лестницу. Ступени уходили в вышину и скрывались в прозрачно-голубом облаке. Из него отчетливо доносилась мелодия «Марша непокорных». Кто-то спускался девушке навстречу, ее прелестное лицо светилось улыбкой ожидания. Вдруг облако рассеялось и спускавшийся стал виден ясно-ясно: блестящие черные сапоги, позолоченный эфес шпаги, треуголка и два ряда медных пуговиц на красном мундире. Волшебная труба тут же погасла; разморенная жарой очередь заняла свое законное место в зримом мире.
Габриэль вгляделся в лица часовых. Много было совсем молодых, видимо, завербованных прямо перед отправкой в Америку. Ополченцы-минутмены, маршировавшие под его флейту, любили хвастать друг перед другом, как они будут подстреливать красномундирников, если дело пойдет всерьез. Но Габриэль, как ни старался, не мог разжечь в себе требуемую ненависть к заморским пришельцам. Даже воспоминание о друге Самюэле, погибшем от их пуль пять лет назад во время уличной стычки, не вызывало в нем нужного гнева. Тогда сам Джон Адамс защищал британских солдат в суде и доказал, что толпа напала на них первая, а они только оборонялись. Габриэль по ночам пытался вызвать призрак погибшего друга и расспросить, как все было на самом деле, но друг не являлся.
Солнце уже начало спускаться, когда Габриэль ступил на Лексингтонскую дорогу. Облака на горизонте раздвинулись, как бы открывая свободный проезд светилу, но потом сомкнулись, взяли его в плен и запылали красным, лиловым, золотым. Люди темные, конечно, стали бы искать в этих горящих силуэтах сражающиеся армии — как предсказание близкой войны. Но Габриэль уже вырос из того возраста, когда верят, будто движение звезд, комет и облаков по небу каким-то образом связано с людскими раздорами на земле. Нет, если Господь захочет предупредить нас о какой-то опасности, он войдет со Своим словом обычным путем — прямо в сердце человека. Так объяснил ему филадельфийский меховщик, когда взял на очередное собрание своих друзей — квакеров.
Габриэлю очень понравилось все, что говорилось на этом собрании. Каждый человек может устроить свою жизнь по слову Христа, помощь священника или пастора ему не нужна. Участвовать в войне, брать в руки оружие — прямое нарушение евангельской заповеди «не противиться злу». Держать кого-то в рабстве, продавать и покупать, как бессловесный скот, — недопустимо. Женщина — такое же создание Божье, как и мужчина, с такой же бессмертной душой. И эта бессмертная душа так ясно светилась во взгляде дочери меховщика, что Габриэлю не было нужды искать других доказательств истинности учения квакеров. Он с радостью вступил в их общину, и книга Джорджа Фокса «Журнал» теперь путешествовала в его мешке, куда бы он ни направлялся.