Габриэль подтянул к себе мешок, извлек оттуда флейту, поднес к губам. Ритмичная мелодия пронзила утренний воздух, призывно пронеслась над дымками проснувшихся домов. Ополченцы на минуту застыли, повернув головы к музыканту, потом как-то посерьезнели, начали выстраиваться в шеренгу. Старик подошел к Габриэлю, благодарно похлопал по плечу. Его пропеченное морщинистое лицо окрасилось надеждой на непостижимое милосердие Всевышнего. И действительно, откуда как не с небес могла свалиться на него эта неожиданная помощь? Он вдруг снял с себя треуголку и нахлобучил ее на голову Габриэлю.
В это время издалека долетел стук орехов, просыпанных на каменный пол. Потом приплыл звук колокола и вслед за ним — топот копыт. Пригнувшись к гриве коня, из леса вылетел Пол Ривер и, перекрикивая треск отдаленной стрельбы, прокричал:
— На Конкорд! Все на Конкорд!
Умчался дальше.
Ополченцы, не дожидаясь команды, выстроились в маленькую колонну. Старик вопросительно вгляделся в лицо Габриэля, сделал приглашающий жест ладонью.
«Ведь флейта не стреляет, — уговаривал себя молодой квакер. — А к мушкетам и саблям я не прикоснусь никогда».
Он встал впереди, рядом со стариком, заиграл «Марш непокорных», и отряд быстрым шагом двинулся на звуки перестрелки.
Все, что происходило с ним дальше, осталось в памяти Габриэля, словно увиденное сквозь объектив его волшебной трубы.
Вот они идут по лесной дороге, встревоженные птицы перелетают с ветки на ветку. Выходят на открытое поле, пересеченное мирной речкой, спу-скаются к мосту. Какой-то человек в синем мундире лежит лицом в воде. Почему он лежит так долго? Никак не может напиться?
За речкой — каменная ограда. Ополченцы, пригибаясь, бегут к ней, кладут на нее мушкеты дулами в сторону домов на окраине городка. Красные мундиры мелькают там на фоне белых стен. Первый залп бьет по ушам, дым затягивает картинку. Вдруг из дыма появляется старый моряк, опускается перед Габриэлем на колени, протягивает руку. Что ему нужно? Хочет назад свою треуголку?
Кровь капает с пальцев раненого.
Он валится на спину с гневным стоном.
Габриэль, отбросив флейту, склоняется над ним, достает из кармана нож, вспарывает рукав куртки. Рана чуть выше локтя, кровь вытекает из нее толчками. И, словно опытный обученный лекарь — откуда? где подсмотрел? вспомнил, как мать бинтовала порезавшуюся сестру? — Габриэль снимает подтяжки со старика, превращает их в жгут, перетягивает руку тугой спасительной повязкой под самым плечом.
Апрель, 1775
«Полковник Смит со своими батальонами приблизился к Конкорду, и его солдаты открыли огонь по колонистам, убили двоих и ранили несколько, после чего колонисты открыли ответный огонь... Бой продолжался весь день, и множество колонистов, но еще больше солдат было убито и ранено... Невозможно описать, сколько зверств и насилия было совершено британскими войсками, отступавшими обратно к Чарлзтауну. Достаточно упомянуть, что множество домов было ограблено или сожжено, обнаженных женщин волокли по улицам, мирных стариков убивали в их жилищах. Подобные действия должны остаться позорным пятном в анналах любой цивилизованной нации».
Из отчета Джозефа Уоррена, председателя Законодательного собрания колонии Массачусетс
17 июня, 1775
«Британцы были бледны как смерть, когда поднимались на десантные суда, потому что видели, что их братьев-красномундирников огонь янки в бою за Чарльзтаун косил как траву. Американцы в большинстве своем были отличными стрелками, они заряжали ружье пулей и пятью крупными картечинами и ждали, когда британцы приблизятся на расстояние в тридцать ярдов. Двое или трое красномундирников падали от каждого выстрела. Пока они смыкали свои ряды, чтобы продолжать наступление, янки успевали перезарядить и снова давали залп с таким же эффектом. Английским офицерам с трудом удавалось поднимать своих солдат в атаку снова и снова».
Из воспоминаний солдата Континентальной армии
25 июня, 1775
«По разным отчетам, в бою за Чарльзтаун у Банкер-хилл англичане потеряли от четырнадцати до пятнадцати сотен убитыми и ранеными... Несколько американцев показали себя настоящими героями. Их было всего восемь сотен, окопы успели вырыть едва на сотню футов, пороха не хватало. Остается только изумляться, что они не были все перебиты. Им невозможно было послать подкрепления, потому что британцы, пользуясь приливом, подвели свои плавучие батареи по обе стороны перешейка и вели непрерывный огонь... Весь город был в огне, так что жар палил сражающихся нещадно, дым застилал им глаза. И вообрази себе, что при всех этих обстоятельствах мы потеряли только шестьдесят человек. Мое сердце ликует!»