Марта Вашингтон спустилась со второго этажа, кутаясь в теплую шаль, разглаживая отпечаток подушки на лице, спросила без улыбки:
— Сегодня?
Вашингтон молча кивнул, потом подошел к жене, виновато обнял за плечи. Бедная! Она приехала к нему в декабре, покрыв шестьсот миль осеннего бездорожья, — и ради чего? Чтобы видеть его день за днем погруженным в мрачную тревогу, выходящим с очередного военного совета с окаменевшими желваками, застывающим над депешей с сообщением об очередном поражении в Канаде, о захвате британцами американского корабля с военным снаряжением или о том, что Конгресс и в следующем месяце не сможет прислать жалованье солдатам? Но как он был благодарен ей за то, что она была рядом в такие минуты! Если бы не она, необходимость постоянно держать себя в узде, сдерживать любые всплески эмоций довела бы его до полной окаменелости души. А этого он боялся даже больше, чем военных неудач.
Канонада вот уже третью ночь не давала Марте спать. Она терпела, пыталась отоспаться днем, но чувствовала, что надвигается что-то важное, опасно непредсказуемое. Однако даже ей Вашингтон не раскрывал плана, составленного пятью генералами. План мог удасться лишь при соблюдении полной секретности. А как добиться ее, когда лоялисты-тори таятся в каждом третьем доме? Вспомнить только доктора Бенджамина Черча! Член Конгресса колонии Массачусетс, сокурсник Джона Хэнкока по Гарварду, произносивший патриотические речи, начальник медицинской службы армии — оказался шпионом. По чистой случайности зашифрованное письмо, отправленное им генералу Хоу с дамой легкого поведения, было перехвачено в сентябре. Черч сидел в тюрьме — но сколько его тайных единомышленников могло разгуливать на свободе? Бывать у них в доме под видом гостей?
Вашингтон понимал, что затянувшееся бездействие было губительным. Осаждающая армия несла больше потерь от оспы и дезертирства, чем от огня и вылазок неприятеля. Попытки привлечь на свою сторону канадцев провалились, атака посланного отряда на Квебек была отбита. Единственно отрадным было сообщение о том, что американский корабль взял на абордаж британский грузовой бриг и захватил тонны военного снаряжения: пушки, мортиры, ружья, пули, две тысячи штыков. Но Бостон оставался неприступным. А весной осажденные могли ожидать прибытия подкреплений из Англии. Раз за разом Вашингтон поднимал на военных советах вопрос о необходимости штурма, и раз за разом его генералы изрекали дружное «нет». О каком штурме может идти речь, если пороха на складе едва хватит солдатам на пять залпов?
В кольце блокады Дорчестетский полуостров был белым пятном, ничейным пространством. С его холмов, расположенных к юго-западу от города, открывался отличный вид на гавань, в которой зимовал британский флот. Американцы понимали, что любая попытка занять эту выгодную позицию вызовет немедленную контратаку противника и отбить врага не удастся, если не будут предварительно выстроены необходимые укрепления. Но как их построить под дулами британских пушек и мушкетов?
И снова, как и в случае с планом Генри Нокса, легший на штабной стол проект поначалу показался плодом безудержной фантазии. Кузен генерала Патнама, подполковник Руфус Патнам, с молодости увлекался чтением книг о войнах и военной стратегии. И в руководстве по фортификации, написанном британским профессором Мюллером, он нашел прелюбопытное описание переносных бастионов. Делались они из двух элементов со странными названиями — фашины и канделябры. Фашины представляли из себя плотные связки сухих веток и палок, каких можно было набрать в любом лесу в не-ограниченном количестве. Из деревянных брусков длиной в пять-шесть футов сколачивались деревянные рамы и стойки — они назывались канделябры. Фашины, уложенные в канделябры, создавали деревянную стену, непробиваемую для мушкетной пули и для картечи.
На военном совете было решено испытать фортификационную новинку. В ней привлекало то, что не надо будет копать промерзшие склоны Дорче-стерских холмов. Выстроить настоящую крепость из деревянных кубиков — почему бы и нет? Три тысячи солдат были отряжены в окружающие леса на изготовление фашин и канделябров.