Мерси Отис Уоррен. «История революции»
ИЮНЬ, 1778. МОНМУТ, НЬЮ-ДЖЕРСИ
Очередной военный совет был назначен Вашингтоном на восемь утра. Оглядывая лица собравшихся, Гамильтон впервые обратил внимание на то, как много иноземцев оказалось в ближайшем окружении главнокомандующего. Случайность или нет? Чем влекли его люди, знавшие другие страны, другие континенты? Или сам факт, что они решились пересечь океан, чтобы защищать чужую свободу, казался ему свидетельством искренности их порыва?
Вот сидит юный аристократ из Франции, Мари Жозеф Поль Ив Рок Жильбер де Мотье, маркиз де Лафайет. Он приплыл год назад за свой счет, вступил в Континентальную армию без платы, участвовал в сражениях, был тяжело ранен в битве при Брейнтри. Что двигало им? Почему вместо военной службы своему королю он предпочел рисковать жизнью за дело чужой далекой республики? И почему Вашингтон оказывал ему такое доверие, уже поручал командовать крупными отрядами американцев? Правда, вскоре после прибытия Лафайет стал членом той же масонской ложи, к которой принадлежал главнокомандующий. Возможно, это помогало им находить общий язык?
Дальше — прибывший из Германии барон фон Штойбен. В Европе он служил в армии Фридриха Великого, был хорошо знаком с приемами насаждения строгой дисциплины. Во время зимовки в Вэлли Фордж он учил ополченцев быстро выстраиваться в боевой порядок, беспрекословно подчиняться командам офицеров, регулярно чистить и смазывать мушкеты. Англий-ский его был очень ограничен, поэтому Гамильтону часто доводилось выступать в роли переводчика. Барон сознавался ему, что в американцах он обнаружил боевой дух, сильно отличавшийся от того, который доминировал в прусских войсках. Там рядовые считались пушечным мясом, главным достоинством которого было слепое подчинение. Здесь, как он выражался, «я открывал гражданов, познавших, к чему они идут рисковать на смерть». Фон Штойбен сумел завоевать доверие солдат, деля с ним лишения трудной зимовки, всегда являясь на плац раньше всех, верхом, с двумя огромными пистолетами в кобурах у седла, оглашая снежные просторы громовыми командами.
Джона Лоуренса, родившегося в Южной Каролине и присоединившегося к штабу год назад, конечно, иноземцем назвать было нельзя. Но все же бЛльшую часть сознательной жизни он провел в Европе, образование получал в Швейцарии, в совершенстве овладел французским, потом жил и женился в Англии, и его жена и дочь до сих пор оставались там. Несмотря на то что отец его был богатым плантатором, Джон горячо выступал против рабо-владения и носился с идеей создания черных батальонов из освобожденных невольников.
То же самое — и Питер Мюленберг. Родился в Пенсильвании в немецкой семье и был вскоре вместе с братьями отправлен учиться в Голландию и Германию, даже служил там какое-то время в немецких драгунах. Вернувшись, стал лютеранским пастором. Ходила легенда о том, как он вступил в Континентальную армию два года назад. Для очередной проповеди выбрал тексты из Книги Экклесиаста и, дойдя до слов «время войне и время миру», объявил, что настало «время войне». После этого снял рясу, открыв под нею мундир полковника вирджинской милиции. Некоторые прихожане были так взволнованы, что тут же начали прощаться с женами и записываться к нему в вирджинский полк.
Генерал Чарльз Ли — это уж был чистокровный англичанин. Продержав его в плену полтора года, британское командование затем обменяло его на своего пленного офицера, и он смог присоединиться к штабу американского главнокомандующего. Вашингтон относился к нему с подчеркнутым уважением, всегда спрашивал его совета, отводил ему важную роль в планировавшихся операциях.
Но Гамильтон ничего не мог поделать со своими подозрениями.
Из донесений лазутчиков в Нью-Йорке он знал, в каких условиях содержался там пленник. Генералу Ли был предоставлен трехкомнатный апартамент в здании городского совета, придан личный слуга. Каждый вечер близлежащая таверна доставляла ему обед с вином и бренди, на шесть персон гостей по его выбору, за счет британской короны. Свечи и дрова тоже поставлялись бесперебойно. После возвращения из плена генерал Ли должен был заново присягнуть на верность Конгрессу. Гамильтон заметил, что, давая клятву, Ли дважды снимал руку с Библии. За спиной Вашингтона он неустанно критиковал его действия, объявлял неспособным вести за собой большую армию.
Рядом с генералом Ли на складном табурете с трудом пристроил свой объемистый зад Генри Нокс. Родился он в семье иммигрантов недавно прибывших сюда из Шотландии и Ирландии. Ирландский акцент иногда проскальзывал в его речи. Так же, как и Гамильтон, он должен был уже в двена-дцать лет пойти работать клерком в лавке, так же жадно зачитывался книгами по военной истории, так же рано был зачарован грозной мистикой артиллерийских стволов.