Выбрать главу

Гамильтон не без смущения рассказал друзьям о том, как простодушно он и генерал Вашингтон поверили в безумие, разыгранное женой генерала Арнольда. Помочь несчастной женщине, брошенной мужем, ничего не знавшей о его предательстве, оставшейся с младенцем на руках, — разве не в этом состоял долг настоящего джентльмена? Вашингтон снабдил ее деньгами и пропуском, чтобы она могла вернуться к отцу в Филадельфию. Лишь потом стало известно, что казненный майор Андре был близко знаком с Пегги Шиппен, что это она свела его со своим мужем и что именно под ее влиянием Арнольд решился на измену своей стране.

О том, как успешно Лафайет маневрировал в Вирджинии, то угрожая британскому корпусу, то исчезая из поля зрения врага, друзья уже знали достаточно. Но они с волнением выслушали его рассказ о войсковом бунте весной того же года.

Нехватка продовольствия, рванье вместо обмундирования, многомесячное отсутствие жалованья вызывало массовое дезертирство в Континентальной армии. Когда взбунтовалась бригада генерала Вэйна, он арестовал зачинщиков, устроил военно-полевой суд, который быстро приговорил шестерых к расстрелу. Привести приговор в исполнение было приказано остальным подсудимым. Они подчинились со слезами на глазах. По свидетельству очевидцев, расстрельный взвод был поставлен так близко от осужденных, что от выстрелов загорелись платки, которыми были завязаны их лица, а кровь и мозг разлетелись на колосья ржи за их спинами. Всю бригаду заставили пройти маршем мимо трупов.

Лафайет решил применить другой способ подавления бунта. Он объявил солдатам, что разрешает желающим покинуть армию, не совершая преступления дезертирства. Подайте заявление об отпуске — и вам будет разрешено вернуться в Морристаун. Но в этом случае вам придется одолеть сотни миль пути, на котором вас будут поджидать тысячи опасностей. Плюс, конечно, гордое сознание американского патриота будет вами утрачено навсегда. Поразительно — только считаные солдаты воспользовались этим предложением, а многие дезертиры вернулись в ряды. Лафайет вознаградил свои войска, заняв под свой кредит две тысячи фунтов и накупив на эти деньги столь необходимых одеял, рубах, штанов, сапог и шапок.

Обсудили также военную ситуацию. Положение британцев, осажденных в Йорктауне, делалось хуже с каждым днем. Не имея фуража, они вынуждены были пристрелить сотни лошадей, и конские туши плыли по реке, наполняя воздух зловонием. Кроме солдат и лоялистов в городе скопилось множество негров, перебежавших к британцам или захваченных ими на вирджинских плантациях. В какой-то момент осаждающие увидели толпы этих бедолаг, бредущих куда глаза глядят. Не надеялись ли осажденные, выпуская их из города, перенести оспу и тиф в лагерь американцев?

Если верить перебежчикам, в Йорктауне болезни уже вывели из строя чуть ли не четверть армии. Надежда на близкую победу витала в воздухе, воодушевляла, придавала силы. Команды звучали увереннее, смех — громче, глаза наполнялись блеском. Еще немного, стиснув зубы, последний рывок! Неужели может случиться такое счастье — конец проклятой войны?!

Вечером 13 октября все американские и французские батареи перенесли огонь на два вынесенных вперед редута: девятый и десятый. Гамильтон объезжал выстроившиеся роты, отдавал последние приказания, проверял наличие белых опознавательных крестов на мундирах солдат. В какой-то момент ему показалось, что в рядах мелькнуло лицо Джеки Кустиса. Но он мог и ошибиться.

Туча затянула западный горизонт. Темнота упала внезапно, будто кто-то разом задул факел заката. Канонада не утихала, но теперь к пролетающим над головами ядрам добавилось что-то еще: зажигательные бомбы, оставлявшие светящийся след на черном небе. В их неверном мерцающем свете роты бесшумно двинулись по открытому пространству, отделявшему траншеи осаждавших от земляных валов редута. Гамильтон спешился и присоединился к саперам, несшим штурмовые лестницы и деревянные мостки. Мысль о возможной смерти, о жене, ждущей в далеком Олбани, о нерожденном сыне промелькнула где-то на задворках сознания — он отмахнулся от нее легко, как отмахиваются от досадной осы, от залетевшей в комнату летучей мыши.