В конце концов сабля была вручена генералу Линкольну.
Барабанная дробь смолкла, военный оркестр грянул американский марш.
Толпа горожан и окрестных фермеров, собравшаяся посмотреть на невиданное зрелище, взорвалась ликующими воплями.
— Генералу Вашингтону — ура!
— Французским союзникам — виват!
— Колонии Вирджиния — цвести!
— Победным Американским штатам — слава!
Замешавшийся в толпу Джеки Кустис тоже улыбался, размахивал снятой шляпой. Но рука его двигалась с трудом, «ура» вылетало изо рта едва слышным хрипом. Удерживаться на ногах он мог только потому, что стоявший рядом черный слуга крепко держал его за талию.
Какая жестокая насмешка судьбы!
Она дала мистеру Кустису увернуться от вражеского штыка, от случайной пули, от заблудившегося в полете ядра. Но не захотела уберечь от невидимого врага — тифозной заразы.
Два дня спустя после штурма десятого редута болезнь повалила Джеки на койку, наполнила все тело ознобом, залила грудь болью и жаром. С трудом раскрывая губы, он прошептал склонившемуся над ним Вашингтону:
— Сэр, всю жизнь я приносил вам одни огорчения. И теперь ухитрился омрачить даже такую великую, такую славную победу.
— Не болтай ерунды, Джеки. Моя семья — самое дорогое в моей жизни. А ты всегда был и останешься важным и незаменимым членом ее. Лучше отдохни и потом направь все силы на то, чтобы поскорее выздороветь.
Однако и этой просьбы своего отчима Джеки выполнить не сумел. Болезнь усиливалась, высасывала все соки из молодого тела. Из Маунт-Вернона вызванные гонцом примчались Марта Вашингтон и жена Нелли, привезли с собой семейного доктора. Но и он не смог помочь, и две недели спустя Джеки умер на руках безутешной матери.
21 октября, 1781
«К этому времени из всех орудий у нас оставалась только одна восьмидюймовка, да и у той не насчитывалось и ста зарядов. Много солдат и офицеров погибло от неприятельского огня, но еще больше — от болезней, а остальные были измотаны и истощены непрерывным трудом на укреплениях. В этих обстоятельствах я посчитал, что было бы тщетно и бесчеловечно пожертвовать жизнями доблестных воинов, обрекая их отражать враже-ский штурм, который, судя по соотношению сил, неизбежно кончился бы успехом неприятеля. Мною была предложена капитуляция, и я прилагаю копии моей переписки с генералом Вашингтоном, описывающие условия сдачи. Сожалею, что не смог добиться лучших, но я сделал все, что было в моих силах, чтобы облегчить условия содержания пленных».
Из письма лорда Корнваллиса генералу Генри Клинтону
Январь, 1782
«Все признают, что мой семимесячный Филип — красавец, у него правильные черты лица, взгляд не только живой и выразительный, но также полон добродушия. Знатоки считают, что сидит он изящно, а руками размахивает как будущий оратор. Стоит еще не очень уверенно, и его ноги не так стройны и элегантны, как у его отца... Единственный недостаток в его манерах — он слишком много смеется... Я теряю всякое желание гнаться за славой, а хочу только оставаться в компании моей жены и ребенка».
Из письма Александра Гамильтона другу
Зима, 1782
«В ожидании эвакуации британцев из Саванны жители этого города обратились к американскому генералу Вэйну с просьбой обеспечить охрану их собственности. Он обещал, что те купцы, которые не захотят жить в Соединенных Штатах, смогут оставаться в городе, до тех пор пока им не удастся распродать свое имущество и уладить дела, и что армия обеспечит им необходимую защиту. Вскоре британские войска очистили весь штат Джорджия, оставались только те, кто попал в плен к американцам. К чести британского командования, покидая Саванну, они не нанесли городу никаких повреждений, оставили нетронутыми даже те оборонительные сооружения, которые сами построили».
Мерси Отис Уоррен. «История революции»
Апрель, 1782
«Позвольте дать вам портрет хозяина Монтиселло: ему еще нет сорока, он высок, выражение лица мягкое и приятное, но приметы внешнего изящества перестаешь искать, когда прикасаешься к глубине его ума. Американец, никогда не покидавший свою страну, но сумевший стать одновременно музыкантом, рисовальщиком, геометром, астрономом, философом, законодателем и государственным деятелем...
Поначалу его характер показался мне весьма серьезным, почти холодным; но после двух часов общения мы сделались так близки, как будто прожили наши жизни рядом; прогулки, книги, но главное — беседа, всегда интересная и разнообразная, дающая огромное удовлетворение двум людям, которые обмениваются своими мнениями и чувствами, всегда созвучными, которые понимают друг друга по первому намеку. Четыре дня пролетели, как четыре минуты».