— Тра-ля-ля, тра-ля-ля! — запела Гамина. Она ничего не видела и не слышала от радости и пришла в себя только за обедом, сидя рядом с графиней Гандур в столовой, освещенной керосиновой лампой. Графиня еле дотрагивалась до еды; зато она дала волю своему языку.
— Забастовка машин! Подумать только, до чего мы дожили! Прямо невероятно! Правительство заговорило об аресте того человека, который парализовал действие моторов, как будто бы один человек может быть таким могущественным. Верите вы в эту гипотезу, мадемуазель Гамина?
— Почему нет?
— Потому что такой человек был бы богом. Мы должны были бы преклониться перед его умом, каково бы ни было применение его могущества. Но скажите, какую выгоду может принести этому гению приостановка современной жизни? Сидя в вашем уютном сельском уголке, окруженная цветами и деревьями, вы не можете себе представить теперешнюю физиономию нашего большого города, который вы знали таким шумным и суетливым…
Мы не обращали должного внимания на то, что машины так проникли во всю нашу жизнь, что без них мы не можем теперь обойтись; они изменили распределение времени, позволяя в минуту сделать то, что раньше делалось в час, принуждая несчастных, которым нужно зарабатывать свой хлеб, рассчитывать каждый жест, распределять с точностью часы труда и забавы; благодаря им, люди обратились в вечно движущихся автоматов, у которых не остается времени оглянуться на самих себя. Это был какой-то бесконечный бег на месте, коллективная эпилепсия, где человеческая машина, машина из нервов и крови, бегала, вертелась, гудела, изнашиваясь наравне с машиной из стали и железа; счастливая идиллия бешенства, рай в аду; забвение, покой в лихорадочном бреду, подмена разумного существа человеко-машиной.
Я не говорю о нас; мы можем выбрать в этом вихре то, что нас забавляет и играть роли выдающихся танцоров рядом с этой народной сарабандой. В самом разгаре нашего веселья мы всегда можем сказать себе, что нам незачем дотанцовываться до пляски святого Витта и что от нас зависит удалиться в пустыню (пример тому — вы, дорогая мадемуазель). Мы привыкли к сверхнапряжению нервов, мы гордимся тем, что почти не употребляем в дело своих рук и что нам нужно только управлять машинами. Но остальные? Но рабочие, эти рабы, а не хозяева машин?! И вдруг!!
Стальные машины выпускают воззвание, они сердятся, требуют отчета, останавливаются! Какое потрясение! Куда делась человеческая гордость? Я вас уверяю, трогательно было видеть эти растерянные толпы на молчаливых улицах. Вначале эффект забастовки был мало заметен; все продолжали есть, пить, закупать товары, думая, что конфликт будет локализован. «Машинисты» и «антимашинисты» начали полемику; симпатии масс были на стороне антимашинистов, т. е. тех, которые говорили, что машины не одарены ни умом, ни волей, хотя факты говорили сами за себя.
На миг надежда и радость охватили больной город: говорили о розыске автора этой мистификации, об его аресте, о его наказании… Ответ машин был быстр и оскорбителен; ожидали еще несколько часов, но когда все продолжалось по старому, ареста не последовало, машины стояли, тогда началась паника. Подумайте, ведь всеобщая забастовка значит — отсутствие воды, мяса, хлеба и т. д.
— А может быть, и нет, — сказала Гамина, — ведь были же раньше водовозы и подвоз хлеба производился на телегах, а не в поездах и грузовиках.
— Согласна, но тогда было гораздо меньше жителей в городе и вообще все перемены совершались постепенно, а не в один миг.
— А ведь должны же были 10 лет тому назад в один миг все здоровые мужчины побросать свою работу? Мир от этого не умер.
— Но он жестоко страдал, — возразила графиня. — Я как раз подумала о войне сегодня утром, увидя эту тягу к вокзалам. Так как моя яхта не может плавать, как и все паровые суда, я взяла себе еще вчера билет на скорый поезд, чтобы добраться до моего имения, а оттуда, в автомобиле, до ближайшего морского порта. Каких только сцен я не нагляделась там. Неслыханно! Вагоны брались штурмом, друг друга толкали, колотили, топтали ногами, дежурные не могли ничего поделать, беглецы взбирались на крыши, на подножки, на буфера. Во время движения поезда эти человеческие гроздья срывались и многие гибли. Я ехала 3 часа, причем на коленях у меня сидел какой-то господин (весящий, наверное, не меньше б пудов). Кроме того, я рисковала тем, что на голову мне могут свалиться люди, примостившиеся неведомо как в багажной сетке. В довершение всех несчастий, автомобиль мой остановился на полдороге… Но я не жалуюсь, так как это доставило мне удовольствие обедать сегодня с такой милой и прелестной королевой. Как мне кажется, ваше величество относится благодушно к событиям.