— Чего вы боитесь? — спросил он.
Она вздрогнула.
— Ничего, — ответила она. — Судьба наша теперь в вашей власти.
— Желаете вы подольше пожить в деревне?
— Подольше? Вы говорите подольше?
Молодая девушка посмотрела на него с упреком:
— Я не смею сказать: навсегда, — ответил он тихо.
— Тогда я осмелюсь сказать это за нас обоих!
— Малютка, — прошептал он, — как вы великодушны! Я чувствую себя таким застенчивым перед вами.
Она шутливо засмеялась, желая скрыть свое смущение:
— Вы волшебник?!
— Не говори так, Гамина; в твоих глазах отражается небо, наша любовь безгранична.
Это неожиданное обращение на «ты» наполнило ее неизъяснимой радостью; на глазах ее выступили слезы.
Он испуганно спросил:
— Я вас оскорбил?
— Нет, — ответила она, — ты меня не оскорбил!
На этот раз он оказался огорошенным. Он побледнел и они забыли обо всем, слившись в жгучем поцелуе.
XVI
Дни шли, полные сердечных и умственных наслаждений. Homo царил над миром; Гамина над Homo. Это было чудесно, неизъяснимо: мечта, воплощенная жизнь, свет, радость. Лето выдалось на диво солнечное. Цыплята носились по птичнику, молодые кролики с быстрыми глазками виднелись сквозь решетки кроличьих садков; слышалось непрестанное жужжание насекомых и трещание кузнечиков; над цветами порхали веселые бабочки и стрекозы; ветерок колыхал густые нивы и луга, а вечером все затихало и воздух наполнялся ароматом.
— Что может заменить красоту природы? — спрашивала Гамина.
— Прямая и хорошо вымощенная авеню с семиэтажными домами по бокам, — шутя отвечал Homo. — А вместо соловья — трамвай!
Сидя рядышком под сенью изгороди, они вспоминали городскую жизнь с ее толпами людей, страдающих от жары, и контраст ее с их чудесной жизнью казался еще разительнее.
Они соединили свои владения в одно; изобретатель познакомился с Бонн, которую покорил, предложив ей книги для чтения. Малопроницательная компаньонка не могла и подумать о любви Гамины к этому скромному, полуобразованному, по ее мнению, человеку. Покровительственный тон, которым старая дама обращалась к Homo, смешил молодых людей, которые почти не расставались, кроме как за обедом, да и то не всегда! Зато Полина и Мария, более опытные в вопросах любви, сразу поняли, в чем дело. И так как они не отличались сдержанностью, вся деревня скоро узнала, что «барышня влюбилась в этого бездельника из запущенной усадьбы». То-то было перемигиваний, перешептываний и смеху!
Барышня и бездельник не подозревали об этом. Они редко выходили и до них только случайно достигали известия о внешних событиях.
Однажды, гуляя около пруда, они услышали разговор двух крестьян:
— Скажи мне, как ты относишься к этой забастовке машин?
— Плохо нам приходится.
— Почему?
— Как же! Раз нельзя пользоваться косилкой, жнейкой, молотилкой…
— А разве лошади тоже забастовали?
— Ах, старина, и им нельзя верить. Я не знаю, кто тут виною — бог или дьявол, но это хуже Трафальгара. Не будет машин, не будет и культуры.
— Ну, а я так доволен.
— Чем же ты доволен?
— Тем, что ты скоро увидишь возвращение наших мальчиков из города, старина. Все те, которые покинули деревню, чтобы заработать побольше в конторе или на заводе, должны будут вернуться, если они хотят быть сытыми. Давай спорить. Что ты ставишь?
— Что я ставлю?
— Да.
— Я не хочу спорить.
— Ах ты, мошенник!
Раздался смех и разговор кончился. Гамина взглянула на Homo. Тот пробормотал:
— Второй мне больше нравится!
Через несколько недель после этого разговора они опять услышали голоса. Дойдя до того места, откуда открывался вид на окрестности, они увидели несколько молодых людей, которых можно было принять за горожан по манерам и по платью, занятых полевыми работами. Вечером эти люди прошли мимо домика Гамины; у них был усталый, но довольный вид.
— Здесь все-таки лучше, чем в туннелях метрополитена, — сказал один из них.
Гамина передала эти слова возлюбленному, который очень обрадовался. Да, люди скоро снова научатся ценить солнце, свежий воздух и здоровую жизнь.
Дезертиры из города прибывали с каждым днем; старые, тихие домики заселялись; старики, думавшие, что им придется умирать в одиночестве у своего опустевшего очага, почувствовали новый прилив сил. Они благословляли забастовку машин, ожививших деревню. Из-за открытых дверей доносилось веселое пение; это пели счастливые хозяйки, которым не надо было жить в тесных каморках под крышей и быть в зависимости от сердитых швейцаров; хозяйки, которые могли дышать свежим воздухом и украшать живыми душистыми цветами свой стол, на манер богачей.