— На волоске мы висели.
— Наше дело на волоске висело, а это хуже! — откликнулся Минес.
После полудня услышали далеко в море орудийные выстрелы. Отряд вел учебную стрельбу. А под вечер корабли вошли в залив. Минес и его товарищи глядели на них, лежа в прибрежных кустах.
Первым шел флагманский корабль, крейсер первого ранга «Память Азова». Он предназначался для самостоятельных действий на океанских просторах как рейдер — охотник за военными транспортами и торговыми судами неприятеля. Кроме мощных машин с шестью котлами, он имел парусное вооружение для экономии топлива во время плавания вдали от берегов.
У «Памяти Азова» была славная родословная. Свое имя крейсер получил в память линейного парусного корабля Черноморского флота «Азов», особенно отличившегося под командой М. П. Лазарева в Наваринском сражении. На носу крейсера были изображены белый георгиевский крест и полосатая черно-оранжевая орденская ленточка. Окрашенный в серо-голубой цвет, сверкающий надраенной медью, опрятный, щеголеватый, крейсер словно приготовился к торжественному морскому параду.
За флагманом вошли в залив минные крейсеры «Воевода» и «Абрек», миноносцы «Ретивый» и «Послушный». Один из кораблей отряда, учебное судно «Рига», остался в Ревеле. Он проводил стрельбу у острова Нарген.
«Какая грозная сила! — думал Минес, любуясь кораблями. — Мы должны направить ее на борьбу за революцию!..»
Глухой ночью, в часы «собачьей вахты», лодка с тремя большевиками подошла к эскадре. На берегу, в соснах, свистели первые взмахи шторма.
Тесное таранное помещение «Памяти Азова», куда не только офицеры, но и кондукторы[19] редко заглядывают, было набито матросами. Шло собрание корабельной большевистской организации. Председательствовал широкий в плечах, с густыми черными усами на твердом, волевом лице артиллерийский квартирмейстер[20] Нефед Лобадин. Справа и слева от Лобадина стояли члены комитета — стройный, высокий красавец гальванерный квартирмейстер Петр Колодин и румяный смешливый баталер[21] Степан Гаврилов. Рядом с ним стоял Оскар Минес, переодетый в матросскую форму. Говорил Степан:
— Надо немедленно начинать! Не терпится братве вцепиться в глотку царю-батюшке! Потемкинцы и очаковцы начали — мы, азовцы, закончим. А нам, балтийцам, сподручнее сшибать с трона царя. Нам до Питера ближе, чем черноморцам! — Степан задорно улыбнулся.
— Правильные слова! — заговорили матросы, но в задних рядах кто-то сказал ядовито: — Царя сшибать азовцы задумали, а в 1905 году не вы ли заслужили царское спасибо и удостоились лобызания ручки ее величества царицы?
— Это не мы, это офицерье и шкуры-кондукторы лобызали! — загудели возмущенно матросы. — А мы ее, стерву, так бы лобызнули!
— На собрании чужие есть! — шепнул Минес Лобадину. Тот поднялся на цыпочки, вглядываясь. Потом сказал сердито и встревоженно:
— Тильман, ты как сюда попал? Ребята, ну-ка, задержите его!
Но уже хлопнула дверь горловины за выбежавшим Тильманом.
— Плохо получилось! — покачал головой Лобадин. — Уж больно у нас на крейсере команда разношерстная. Кроме основного состава, на который мы, как на каменную гору, надеемся, есть переменники-ученики. Переменники, за малым исключением, в революционном смысле материал совсем сырой. Тлеют, а не горят, хоть ты что! Ох, и тяжело будет!
— Революцию вообще тяжело делать! — серьезно ответил Минес. — А скажите, Нефед Лукьяныч, у вашего комитета есть связь с другими кораблями?
— И даже очень тесная! Партийные организации имеются на «Риге» и на «Абреке».
— А на «Воеводе» и на миноносцах сочувствующие выявляются. Сознательные и боевые есть ребята! — добавил Колодин.
— Это же огромная сила! — воскликнул Минес.
Собрание продолжалось.
А в это время Тильман докладывал торопливо пристегивавшему палаш и револьвер старшему офицеру крейсера капитану второго ранга Мансурову:
— В таранном отсеке собрались. Бунт готовят!
Мансуров замысловато, по-матросски выругался и вылетел из каюты.
Собрание вынесло решение поручить комитету тут же, немедленно разработать дальнейший план восстания и самое позднее через час сообщить его партийцам. А пока всем, кроме комитетчиков, выйти на палубы. В отсеке было невыносимо душно, кое-кому стало даже дурно. В этот момент влетел матрос:
— Полундра! Сюда Мансуров топает!
Словно по боевой тревоге колоколов громкого боя, матросы бросились к горловине отсека и разбежались по палубам. И когда появились капитан второго ранга Мансуров и вахтенный начальник, отсек был пуст. Но Мансуров уже узнал от Тильмана, что на корабле есть посторонний человек. Он вызвал караул и пошел по жилым палубам. На одной из коек лежали два человека. Один был знакомый Мансурову матрос, второго он не знал.
— Ты кто такой? — послышался строгий вопрос.
— Кочегар номер сто двадцать два.
— Нет у нас такого, — засмеялся Мансуров. — Взять его!
Минеса схватили и обыскали. Нашли заряженный браунинг и запасную обойму. Арестованного отвели в офицерскую ванную комнату и поставили четырех часовых, в число которых попросился Тильман. Дверь в ванную оставили открытой, а часовым было приказано заколоть арестованного при малейшей попытке к бегству.
В носовой части артиллерийской палубы Нефед Лобадин опять собрал большевиков. Всем было ясно, что действовать надо немедля. Через час уже будет поздно: Минеса отправят на «Воеводу», и на рассвете минный крейсер уйдет в Ревель.
— Не теряй время, командуй! — вырвалось нетерпеливо у Петра Колодина. — Упустим время — и нас брезентом накроют, как потемкинцев!
— Значит, решили! — свободно и легко вздохнул Лобадин. — Действовать по-флотски! Все за одного, один за всех!
— Трави до жвака-галса[22]! Ура! — подкинул бескозырку веселый Степан Гаврилов. — Да здравствует наша родная, самая красивая, самая желанная революция!
На верхней палубе щелкнул вдруг револьверный выстрел. Сверху из люка кто-то крикнул:
— Лейтенант Захаров застрелил матроса! Ребята тоже не стерпели — по башке прикладом… Богу душу отдает!
— В ружье! — крикнул Лобадин. — Выключай свет! В темноте нам виднее! Ребята, за мной!
Крейсер погрузился в темноту. Выбегая на палубу, Лобадин услышал за собой топот матросов.
С тремя партийцами он бросился выручать Минеса. С фонариками в руках они вбежали в коридор. Дверь в ванную открыта, караула нет, в дверях Минес.
— Оскар! — бросился к нему Лобадин. Они крепко обнялись.
У порога ванной лежал мертвый Тильман со штыковыми ранами в груди.
— Кто его? — спросил тихо Лобадин.
— Караульные, прежде чем убежать.
На верхней палубе гремели револьверные и винтовочные выстрелы.
Выбежав на палубу, Лобадин крикнул:
— Ребята, без крови! Бери офицеров в плен!
— Они нас в плен не берут!.. В упор стреляют! — закричали в ответ матросы.
Выстрелами сверху, через люки, матросы гнали офицеров в кают-компанию. Убит был вахтенный начальник Зборовский, тяжело ранены Мансуров и командир крейсера капитан первого ранга Лозинский. Офицеры панически метались во внутреннем помещении юта. Наконец, поняв, чего от них хотят, они ринулись толпой в кают-компанию и на кормовую батарею.
— Все! — вытер со лба пот Степа Гаврилов. — Драконы в клетке! — Он опустил винтовку.
Но ему пришлось тотчас же взять оружие на изготовку. С кормы закричали:
— Драконы бегут! На паровом командирском катере! Держи их!
Офицеры бежали через кормовой адмиральский балкон сообщавшийся с кают-компанией. Матросы забыли о балконе.