Кифер нагнулся, подхватил свои чемоданы, затем взглянул Вилли прямо в глаза. Его лицо исказилось, как от боли:
— Не слишком завидуй моему счастью, Вилли, — сказал он. — Не забывай одной вещи. Я прыгнул.
Ударил колокол. Кифер приложил руку к козырьку и спустился по трапу.
40. Последний капитан «Кайна»
Вилли перетащил свои пожитки в каюту Квига (иначе он не мог называть ее) и лег на койку. Странное это было ощущение. Однажды, когда ему было шестнадцать лет, мать повезла его в Европу. Во время экскурсии по Версалю он замешкался в императорской спальне после того, как из нее вышла толпа туристов, перепрыгнул через бархатный шнур и растянулся на кровати Наполеона. Об этом он вспомнил, лежа на койке капитана Квига. Он улыбнулся этой ассоциации, понимая, почему она возникла. В его жизни Квиг был и останется великой исторической фигурой. Не Гитлер, не Тодзио, а Квиг. Его разрывало между восторгом при мысли о его новом статусе и мучительным ожиданием письма от Мэй. Ему так хотелось поделиться с ней своей новостью. Он прекрасно отдавал себе отчет, что «Кайн» — всего лишь груда грязного железа; его доверили ему только потому, что это была жалкая карикатура на корабль, — и тем не менее его распирало от гордости. Из робкого и неумелого курсанта он вырос в командира военного корабля Соединенных Штатов. И ничто не могло отменить этого факта. В нем слились удача и заслуги, но факт есть факт, и он останется в анналах военно-морского флота, пока тот существует.
Немного погодя он подошел к столу и написал письмо Мэй:
Три месяца назад я написал тебе длинное письмо, но не получил ответа. Мне кажется, ужасно неловко повторять уже сказанное, потому что трудно поверить, что ты его не получила. Если по какой-то дикой случайности ты все же не получила его, прошу тебя, как можно скорее сообщи мне — ты даже можешь немедленно послать телеграмму, — и тогда я напишу еще одно, даже более красноречивое письмо. Но если ты получила его, а я верю, что это все же так, то твое молчание может означать только одно.
Когда я вернусь домой, я все равно найду тебя, чтобы увидеть твое лицо.
Я нахожусь на Окинаве. Сегодня я сменил Кифера в должности капитана. Я вышел из войны невредимым и, уверен, что стал немного лучше, чем раньше, настолько лучше, чтобы в первый раз в жизни приносить хоть какую-нибудь пользу.
Люблю тебя,
Потом он написал матери.
Даже стоя на якоре, живя на бездействующем, забытом всеми корабле, Вилли испытал странные ощущения первых дней в роли капитана: он чувствовал, как в нем сжимается все личное, присущее только ему. Всеми своими нервными окончаниями, как множеством нитей, он был теперь связан с кораблем, самыми его дальними уголками и механизмами. Он утратил былую свободу — чуткий слух молодой матери, который у него появился, заставлял его и во сне прислушиваться к тому, что делается на корабле. Он спал еще меньше, чем раньше. Ему казалось, что он превратился в мозг какого-то фантастического зверя, состоящего из команды и корабля. Единственной отрадой стал для Вилли обход «Кайна». Казалось, что от него Вилли переливается некая сила. Почтительность, с которой офицеры и команда обращались к нему, создавала дистанцию, которая прежде была ему неведома, но чувства отчуждения не возникало. Сквозь невидимый барьер установленных приличий он ощущал теплоту невысказанной людской приязни и веры в него.
Новый случай убедиться в этом представился в первую же неделю пребывания Кейта на посту капитана. Однажды ночью по Окинаве пронесся тайфун, и Вилли тридцать шесть часов провел на мостике, не сходя с него, умело маневрируя, с тем чтобы не дать якорю сорваться. Страшная была эта ночь. Новички на борту пришли в сильное волнение и молились. Члены команды, пережившие 18-е декабря, были не так сильно напуганы. Когда серый утренний рассвет поднялся над вздыбленными, покрытыми белой пеной волнами, он осветил около десятка кораблей, выброшенных на берег и на прибрежные рифы. Одни из них стояли на мели, обнаженные до киля, другие лежали на боку на мелководье. Среди них был один эсминец-тральщик. Разумеется, один вид этих несчастных кораблей заставил всех на «Кайне» почувствовать себя в полной безопасности, и капитан Кейт был признан настоящим героем.
Весь день поступали предупреждения о возможности новых штормов. В южном районе Тихого океана буйствовали тайфуны, и направления двух из них указывали на то, что они могут обрушиться на Окинаву. Когда волнение в гавани утихло, Вилли отправился на шлюпке на «Моултон». Эскадра эсминцев-тральщиков, вернувшаяся из токийской тральной операции, выстроилась на южной якорной стоянке. Вилли ворвался в каюту капитана Кеггса.