Тогда я принимался петь. Я снова садился в постели и, положив подбородок на подоконник, глядя в медленно выцветающее серо-синее небо с льдистыми осколками луны, пел чуть слышно, подобно голодному и усталому волку, воющему на луну. Это мне так самому казалось, будто я — волк и вою на луну…
Но даже песня не помогла. Было так грустно жить в ту ночь, и хотелось не быть больше здесь, и хотелось, чтобы вообще всё это не со мной случилось, а с кем-то другим…
«Правда, ну почему всё это со мной?»
«Ну, а если не со мной, так с кем? Что ты хочешь?» — спросил я себя самого нечаянно. И тут пришла в голову совершенно неожиданная и поначалу очень странная мысль…
«Не с тобой? Ну, допустим так… А дальше?»
«Значит, если с кем-то другим это бы произошло, то тебе, это ясно как дважды два, тебе было бы лучше, да?»
«Не-ет… — отвечал я себе самому. — Нет, не знаю…»
«А ты подумай. Что же тут знать? То есть ты стал бы, например, Шуриком и теперь ушёл бы вниз, как ему велели, и лёг бы вместо него спать. А он остался бы тут, на твоём месте… Так ты хочешь? И это, по-твоему, хорошо?» — спрашивал я и…
Я же и отвечал:
«Нет, нет, я уже разобрался, кажется. Я не хотел переваливать на кого-то. Нет! Просто мне самому хотелось бы быстро и вдруг выпрыгнуть навсегда из всей этой истории. Вот и всё».
Нет, ещё не всё!
Я тут же понял, что, будь я на месте Шурика и вели они мне, Сютькин, Витька-горнист и прочие, скажи они мне, как Шурику, уходить вниз… я бы ни за что не пошёл!
Нет, точно бы не пошёл, хоть тащите меня волоком, а я сам — нет и ни за что!
И я обрадовался, когда вот это придумал. Мне стало повеселей и полегче, но спать всё-таки не хотелось, и я снова пропел свою песню от начала и до конца, медленно, с чувством и почти беззвучно.
Под утро устал. От сдерживаемых слёз заболело горло и трещала голова. Я вдруг уснул. Проснулся тоже вдруг и совсем осипший. Я снова проспал подъём и сначала страшно перепугался: опоздал!
27
Перепугался, но мигом всё вспомнил и тогда подумал: «Я наказанный. Мне ведь — бойкот… Ну и ладно!» Всё-таки с утра было уже повеселей, чем ночью. С чего начинать?
И… не пошёл я в то утро на зарядку. И на линейку не ходил. И в столовой был не с отрядом, а позже всех, когда они уже поели.
В тот день я стал самым знаменитым человеком в лагере, и даже Валя и Галя, чего никогда прежде не было, попались мне около оврага навстречу и окликнули меня, хотя сюда, в заросли, никто из девочек не осмеливался заглядывать. Оврага и зарослей у нас почему-то боялись. А они позвали меня и стали со мной разговаривать.
— Мы, девчонки, — сказала Галя, — вчера после отбоя до часу ночи про тебя спорили, плакал ты или нет на линейке…
— Не плакал, — ответил я, радуясь, что они до часу ночи про меня говорили, да ещё всем отрядом!
— И мы знаем, что тебе молчанку объявили, — сообщила Валя. — Ваши ребята к нам приходили и со всех нас слово взяли, что и мы с тобой говорить не будем.
— А вы отказались? — обрадовался я.
— Нет, что ты! — вскричали они в один голос. — Это мы тут, пока никто не видит. Мы же нарочно сюда пришли!
— Ну и уматывайте тогда отсюда! Они притихли, но уйти не ушли.
И у меня вдруг потеплело на сердце, и я подумал кое. о чём секретном и тайном, но побоялся поверить в это: мне показалось, что они вовсе не зря дожидались и встретили меня здесь. Я-то ведь и сам про Галю и Валю думаю, когда засыпаю.
Валя стояла передо мной растерянная, опустив руки и понурив голову. Галя, сзади, плечом подталкивала подругу, будто уговаривала её быть посмелее.
— Вы чего это, а? — спросил я. И Галя за Валю сказала:
— Это она вчера с тебя галстук снимала. Ты заметил?
— Что же это, я слепой, что ли? Или дурак?
— А что я шептала, слышал? — спросила Валя быстро.
— Нет… Ничего ты вроде бы не шептала…
— Она шептала, шептала! Это ты от волнения не услыхал, — затараторила Галя. — Знаешь, что она говорила? Это мы вдвоём придумали. Мы же знали, что или её, или меня на флаг вызовут. Это вчера перепутали, когда сказали насчёт хорошего дежурства. Мы и не дежурили совсем, а просто у нас был день рождения. У нас в один день! Понимаешь? А девочки сказали про это маме Карле…
Мы и подружились-то поэтому ещё с первого класса, что в один день, — добавила Валя, — а про тебя мы договорились! Жалко же, когда все на одного! И мы решили: кто будет снимать, пусть шепчет: «Я галстук не снимаю, а наоборот — надеваю». Хорошо мы придумали?