— Поцэму? Это цтоб я оборвался? Не хоцу…
И Томка, который недавно раза по три в день рвал штанишки, лазая по деревьям, стал вдруг примерным мальчиком и даже начал проповедовать послушание маме.
— А раз мама говорит, цтоб не лазить, знацыт…
Юрке стало совершенно ясно, что теперь Томка, увиливая от контракта, будет остерегаться и ограничится возней с вполне безопасным мячиком. Перспектива была мрачная. Юрка видел замыслы своего боцмана, хитрость которого грозила провалом так хорошо подготовленного плана. Правда, оставалась смутная надежда, что этот презренный комбинатор расквасит себе нос. Раньше это случалось довольно часто. И Юрка решил не спускать глаз с Томки.
На этот раз судьба благоприятствовала знаменитому капитану. Не прошло и двадцати минут, как боцман, оставив мяч, бросился догонять кошку. Это его и погубило: на повороте тропинки он сам себе наступил на пятку и полетел кубарем. С воинственным кличем ринулся Юрка и вмиг очутился над Томкой.
— Вставай!
Томка не хотел подниматься. Хныкая, он шмурыгал носом, всячески выкручивался, явно выгадывая время. Но Юрка был настойчив и пришлось подчиниться.
— Идем в беседку, — тревожно шептал капитан. — Скорей! Да ты не стирай кровь, пусть капает…
Юрка торжествовал. Наконец-то мечта близка к осуществлению! Этот изворотливый боцман в его руках. Но взглянув на Томку, сердце бравого следопыта ёкнуло: спокойствие Томки показалось подозрительным.
Желая поскорее все закончить и не дать возможности боцману очухаться, Юрка втолкнул его в беседку и моментально вытащил из кармана контракт и огрызок карандаша.
— Вымажь кровью карандаш и напиши свое имя, — решительно приказал капитан.
Томка взял карандаш, повертел его в руках и равнодушно вернул Юрке:
— Это цтоб Томку написать? Я могу папу и маму и то печатными буквами…
Вот она — катастрофа. Сердце не обмануло. Юрка видел себя на краю гибели. Он презирал этого скользкого, увертливого толстяка, который, к тому же, улыбается над безнадежным положением того, кто…
— Ах, так! — не выдержал Юрка. Схватив контракт, он приклеил его к томкину носу. — Тут твоя кровь! — с вдохновением изобретателя воскликнул знаменитый путешественник. — Это еще лучше подписи. Вроде печати…
А Томка сплошал. Он упустил момент, когда можно было схватить и порвать этот важный документ. Теперь уже поздно. Окровавленная бумага, отдающая его жизнь в руки Юрке, бумага, в которой была заключена судьба ножа, коньков, крокета, уже находилась в глубоком кармане штанов великого северного путешественника…
5
Вечером в кабинете врача Владимира Севастьяновича Жолтого было уютно. Развалившись на диване, хозяин открыл толстую общую тетрадь, на обложке которой было написано: «Корабельный журнал полярного судна „Полюс“. Год 1924».
— Галочка, — обратился врач к своей жене, Анне Ианнуарьевне. — Налей Викстеру еще рюмку коньяку… И не обижайся, если твой младший сын Томка под пером великого путешественника будет выглядеть не особенно важно…
Закурив папиросу, Владимир Севастьянович начал листать страницы «Корабельного журнала».
— 11 июня… Да, о тридцать втором калибре уже прочитано… Так. Так. Ага… 15 июня. Тут свежая запись: «Когда этот хвастун Викстер узнает, что я нахожусь на Северном полюсе, он с горя напьется. А то противно слушать, как он говорит об охоте. И всегда медведь. А это вопрос, может, медведя убил еще дед Тит, а Викстер выманил у него шкуру. А ружье двенадцатого калибра. Поэтому он с такой завистью смотрит на мои калибры. Он тоже кое-что понимает…»
Владимир Севастьянович взглянул на Викстера.
— Ну, как? Нравится ваш портрет? Погоди, дальше не то будет…
— 19 июня: «Томка знает, что я давно уже не Юрка, а путешественник и охотник, не такой, как Викстер. А он уже молчит о медведе. Стыдно стало. А Томка обещал никому не говорить, кто я. За это пришлось отдать черный мячик. Жалко. После Северного, полюса обязательно отберу. Пусть не думает…»
— 20 июня: «Не понимаю, зачем Викетеру карта? Когда я у него спросил, где мы живем, то он даже не сразу нашел. А когда нашел, то чтобы опять не потерять, нарисовал кружок синим карандашом. Тоже охотник! А где Северный полюс, я сам прочитал, и спросил, как это далеко. А он и не знал. Сначала засмеялся, а потом говорит: „Дня три надо ехать. А может и больше…“ А я думаю, что не меньше пяти. Но я ему об этом не сказал. Пускай себе думает, что это близко».
— 22 июня: «И мама тоже. Не умеет воспитывать детей. Тогда не надо и разводить. Разве можно, чтоб Томка такой жадный. Мне пришлось взять Томку боцманом. Он скандалист и хитрый, но зачем такой жадный, это невозможно. Томке я дал половину Северного полюса, а он потребовал и мой новый крокет и говорит, что дешевле не согласен. Говорит, что каждый боцман имеет крокет. Но я крокет не отдал, мне и самому пригодится. Я ему дал коньки, а он потребовал перочинный ножик, который с футляром. Пришлось дать. Но это ничего. Потом отберу. Довольно этому жаднюге и Северного полюса. А все мама виновата».
— Ну-с, на этом пока заканчивается… Идем ужинать…
— Нет, нет, — воскликнула Анна Ианнуарьевна. — Там еще что-то… Прочитай!
— Ммм, — промычал Владимир Севастьянович. — А, пустяки, не стоит, — и хотел захлопнуть «Корабельный журнал».
Анна Ианнуарьевна запротестовала:
— Читать, так все читать!
— Ну… «А все мама виновата… Да хорош и папа. Ему бы только в преферанс играть да пиво пить. Нет, чтобы присмотреть за сыном. Тоже пьяницей будет»… Ну вот и все: довольны? Всем досталось… А теперь, Викстер, отнесем «Корабельный журнал» в тайный склад северного мореплавателя, а потом… выпьем пивка…
6
С тех пор, как кровью было скреплено обязательство, боцман несколько исправился. Он даже не заикнулся о цветных карандашах, когда капитан потребовал, чтобы те семьдесят копеек, которые лежали в томкиной копилке, были пересыпаны в общую корабельную кассу.
Подготовка экспедиции близилась к завершению. Все нужное для путешествия было перенесено в укромное место, в камни среди густых ореховых кустов, занявших небольшой овражек в конце сада.
Однажды капитан свистком вызвал боцмана. Томка понял, что случилось нечто необыкновенное: вид у капитана был торжественный.
— Надо проверить наши запасы. Идем! Нам никто не помешает…
И на самом деле, время было выбрано очень удачное. Папа и Викстер играли в карты, а мама ушла в гости. Дома оставались только кухарка и фокстерьер, но они не представляли никакой опасности.
В кустах было темно и тихо. Даже тропинка к этому тайному хранилищу не была протоптана.
Из небольшой пещеры, вырытой среди камней, извлекли все запасы. Вот они — сухари. Вот рыболовные крючки и четыре патрона знаменитого тридцать второго калибра. Бутылка лимонаду. Тяжелый серебряный столовый нож, отточенный на кирпиче. Одеяло и рюкзак. А в самом низу — коньки, перочинный нож, крокет и, наконец, цветные карандаши.
— А цветные карандаши как сюда попали? — гневно спросил капитан.
Боцман смутился и покраснел.
— А это твои… которые мои, — запутался в объяснениях Томка.
Капитан с презрением оглядел растерявшегося боцмана и молча сунул карандаши в карман. Потом повелительно указал пальцем на крокет и коньки:
— Немедленно унести в беседку!
Стараясь избавиться от стыда за незаконно присвоенные карандаши, Томка схватил запретные вещи и убежал, в душе радуясь, что капитан разрешил оставить мячик и перочинный ножик. Боцману казалось, что в том, отдаленном, весьма смутно представляемом путешествии, мячику и ножу будет отведено значительное место.
Проверка кассы корабля показала, что в распоряжении экспедиции очень крупные средства. Даже после покупки новой лески и крючков специально для ловли китов, в наличии осталось один рубль и пятьдесят копеек.
— Здорово! — сказал Юрка.
Томка дипломатично воздержался от одобрения, потому что не особенно отчетливо представлял себе грандиозность суммы. Он привык считать гривенники, которые очень удобно обмениваются на халву. При этом он всегда искренне удивлялся наивности людей: берут маленький гривенник и дают великолепный кусок вкусной халвы. Предполагая тут какую-то роковую ошибку, Томка каждый раз, совершив эту выгодную для себя сделку, опешил уйти из магазина, правильно рассуждая, что всяк человек сам отвечает за свои собственные промахи. Вмешиваться в них у Томки не было никакого желания.