- Вот где слезы, вот где одно сплошное горе. Не защищены социально больше, чем дети. О детях хоть кто-то беспокоится. А эти люди не нашли и уже не найдут на земле себе места. Вторая зона - зона отселения. Три эвакуации прошли... Выдали эвакуационные удостоверения, простились: едьте на новое местожительство, дадут вне очереди жилье. Они и поехали, к детям в Киев, Минск, Гомель... Получили жилье и оказались лишними. А кто-то из них просто не выдержал городской жизни. Вернулись на старые селища, а тут жить нельзя. Хотя мы и ведем некоторые сельхозработы. Сеем, пытаемся использовать землю...
Третья зона, самая страшная, была как избавление, как подарок и награда за то, что миновали вторую.
И началось проникновение.
Поначалу молчаливое, затаенное, как десант на вражескую или оккупированную врагом землю. Первые шаги. Ставили ногу на землю осторожно, будто она была заминирована и могла рвануть в любую минуту. Вглядываясь в каждый куст или дерево, будто ждали засады, автоматной очереди. На весенне разлитую воду по обочинам дороги смотрели так, будто оттуда могла вынырнуть подводная лодка. Но и вода, и лес, и дорога были равнодушны к человеку. Они не узнавали человека. То ли уже успели забыть, то ли, наоборот, очень хорошо помнили. Предательство его помнили. Как поспешно бежал человек с этой земли, будто в том страшном сорок первом. Более страшном, потому что бежал навсегда. Этот же упрек таился и в черных, темных ликах хат, усыхающих без теплоты человеческого глаза. Деревня не хотела, отказывалась признавать их за людей.
И люди, похоже, поняли это, в них исчезло все солдатское, завоевательское. По деревенской улице они шли уже как дети, только что научившиеся ходить, познавшие земную твердь, но еще не доверяющие ей, впервые переступившие порог родительского дома. Предоставленные самим себе, заблудившиеся в красках и звуках, многообразии открывавшегося им мира. Неведомо еще, доброго или злого. И вели они себя, как дети, избывая в словах свои страхи. В словах, на первый взгляд, пустых и ничего не значащих. А на самом деле - сокровенных, сердцу, душам им принадлежащих, потому что в эти минуты они не контролировали себя. Внутренний цензор в них был убит. И не на пустые, брошенные избы они смотрели, а в себя:
- Тишина. Какая могильная тишина. И лягушки даже не слышно. - Это председатель колхоза.
- При чем тут, извините, к черту лягушка. - Это едва ли не все, но голосом журналиста-москвича.
- А при том. Мы страну спасти, защитить хотим, а лягушку не можем. Одно болото было у нас на весь район, одна на весь район лягушка. А как квакала. Я специально ездил послушать. Село загляденье, лягушка загляденье, хотя я ее и не видел. Думал, что еще успею, увижу. Не успел, не увидел. Пришли мелиораторы, замолкла лягушка, в колодцах воды не стало. Последнее болото, где лягушка квакала, ликвидировали.
- Старушка ко мне вчера приходила, - сказал хозяин района. - Просила за сына. Сын специалист, уехал, бежал. "Дайте команду, чтобы ему там плохого не делали. Отдайте трудовую книжку". А я б его... сам шлепнул. Расстреливал бы каждого, кто бежит отсюда. И такое ожесточение, такая вселенская, будто расстрелы уже свершились, скорбь прозвучала в его голосе, что ему не поверили. А может, и просто испугались.
- Товарищи, товарищи, - доктор технических наук. ~ Есть поддержка очень мощного лобби. Но... Нет денег. Миллиарда не хватает. Миллиард рублей на проект, на колесо. И мы вынесем все технологии в космос. Земля станет девственно чистой.
- Кролики мои в третьем поколении все передохли, - водитель машины председателя колхоза. Его не услышали. Заглушил голос председателя колхоза.
- Понял идею. За народом слово. Народ вас поддержит. Я миллионер. Я рискую...
- Помолчи, миллионер, - попытался остановить его хозяин.
Но председатель или не понял, или не послушался.
- Миллионер. На первое апреля 989 тысяч рублей. Проект, о котором вы говорили, принимается, потому что он защищает землю и лягушку. Наш город вас поймет, отстегнет пятьдесят тысяч...
- Приду к народу. Упаду перед народом на колени. Земляки ведь, земляки... - автор проекта.
- Я отсюда родом. Я два года здесь не был... Уже два года. И вдруг говорят: пойдет машина сюда. Другая, не моя. Я сам напросился. Пусть моя машина следом. А вдруг первая сломается. Дед ключ притарабанил от хаты. Батька ключ дал от хаты...
Они говорили то каждый по отдельности, то все разом, и каждый о разном, о своем. Но если собрать все воедино, об одном. Только очень отвлеченно, как бы даже намеренно отвлеченно от того, что было вокруг них. Потусторонне. Все было потусторонне. И неизвестно, где какая сторона, кто и что по какую сторону. Расщепленный атомом, разбитый на атомы и разведенный в разные стороны по атомам мир.