- С кулак, - настаивал дед.
- Детский, - охолаживала его баба.
Как бы там ни было, но яблони уцелели и ушли на зимовку в третий раз. И в третий раз по весне зацвели и заплодоносили. И диво, изо всех див самое великое. Белая антоновка уродилась как нигде и ни у кого не только в Лунино, но во всех окрестных селениях от Пинска до Турова. Яблоки были с детскую русую голову со светящимися внутри коричневыми семечками. Штрифель как и положено штрифелю. А яблоня неопознанной породы дала такой же неопознанного сорта плод. Крупный и сладкий. Все соседи приходили пробовать и не могли распознать, что это за яблоко. Пока не припожаловал самый старый житель деревни, такой старый, что и волос у него уже не было. И он ровно три часа грыз, сосал и перекатывал во рту яблоко и только после этого опознал его: - Каштеля, - прошамкал он. - Каштеля. При панах еще родил, а потом извелся. Может, снова возродился. Пански яблык.
Старик-хозяин принял происшедшее с его яблонями как должное. С ним в последнее время стало происходить нечто подобное тому, что произошло с его привезенными из леса яблонями. Он тоже начал восстанавливаться, то ли неосознанно впадать, то ли вполне сознательно убегать в прошлое, в детство. В сарае среди отжившего хлама, старых саней, на которых ввиду отсутствия настоящих зим было некуда выезжать, источенных, побитых короедом и жучком-шашелем пряслиц, льнотерок, растресканных ступ и ночевок он обнаружил старинный гончарный круг, вполне годный к производству гладышей, крынок и горшков, старик бился над ним всю весну и часть лета, но ближе к осени под яблочный спас запустил его и изготовил для своей старухи первую партию гладышей. Не очень приглядных внешне. Дед Гаврила за такие гладыши поотбивал бы ему руки. Но все равно это были гладыши, хотя старуха и отказалась признать их таковыми.
- Страх господень, - сказала она.
- Гладыши, - настаивал он на своем.
Сошлись на том, что это все же что-то к чему-то пригодное, и вполне возможно, в будущем, когда перестанут платить пенсии, достойное внимания ввиду устанавливающихся и в деревне рыночных отношений, если дед, конечно, не застрянет на достигнутом, а будет совершенствоваться. Но пусть зарубит себе на носу: только потому, что появилась посуда под молоко, корову она заводить все равно не будет.
Старик в гончарном производстве совершенствовался. И это не стоило ему никаких трудов. Его отец, дед Гаврила, был гончаром высокого класса, вполне могло случиться, что таких бы высот достиг и он, но это его ремесло в свое время оказалось невостребованным и даже слегка презираемым. Сейчас же все возвращалось на круги своя, круги гончарные. И потому как некогда человек был сотворен из глины, старик по всему Турово-Пинскому княжеству, в Достоево, Лунине и Лунинце искал глину, пригодную для творения своего вновь обретенного мастерства. И в конце концов он нашел такую глину - прах далеких тысячелетий, которой не знали не только здесь, но и нигде в мире. Глину, пригодную для любой емкости и любого продукта. За секретом той глины, ее местонахождением шли многие, но он никому при жизни так и не открылся, как и всякий мастер, хранил свой секрет.
Старуха слово свое сдержала, несмотря на перепроизводство крынок, кувшинов и гладышей, корову заводить не стала. Завела козу, что немедленно потребовало реорганизации огорода, перепланировки капусты и моркови, бобов и помидоров. И все равно дедовы огурцы пали первой жертвой козиного нашествия. Дед на бабу крепко обиделся, неделю ворчал, но в конце концов успокоился и смирился с ее живностью. Молоко он всегда любил. А козье молоко, как он слышал, самое целебное, недаром в народе козу называют еврейской коровой. Может, поэтому старик со старухой и свою козу назвали Цилей, с чем коза была вполне согласна.
Вообще, это было ее настоящее и очень древнее имя. Она родилась с ним, сама признавала его, и оно ей соответствовало. А история, как коза досталась старикам, требует отдельного повествования, потому что все сказанное о ней выше не совсем правда. Как водится, правда всегда немного смешная, в меру глупая, слегка грустная и не совсем правдоподобная. Потому...
Сказание об одноглазой козе Циле
Нет, совсем не баба завела ее. Хотя ее участие, женская рука за всем этим чувствовалась, без нечистика здесь не обошлось. В один прекрасный, а потому тяжелый день, когда старик, верный вредным привычкам молодости, вспомнил и славно помянул эту молодость, а посему был виновато тих и грустен. Скорбно размышлял о суете и бренности бытия, а в частности, о Льве Давидовиче Троцком. Почему именно о нем? Кто может со всей определенностью сказать, какими стежками-дорожками ходят наши мысли. Образованный был старик, как и все наши нищие-пенсионеры. Потому о Троцком с большого бодуна что-то и втемяшилось старику. Именно им, племенным трибуном и революционером, почти генералиссимусом, он поранился уже на склоне лет - сподобился побывать на родине этого выдающегося человека, почти символа похороненной эпохи. В тихом, пронизанном солнцем и изрезанном оврагами украинском местечке Бобринец. И что его потрясло - в том местечке, где некогда появился на свет еврейский мальчик, нареченный Левушкой, где будущий ближайший сподвижник вождя революции делал первые шаги по земле, рос, креп, наливался силою для славных дел, не было ни единого сатанинского знака. Вообще ни знака, ни следа, ни слова о таком великом человеке. Хотя неподалеку от райкома партии создавался музей Льва Давидовича Троцкого - в отечественной истории обозначился такой короткий период, пролом или искривление времени, когда стало возможным появление в СССР и музея Троцкого. Но в том музее было абсолютно пусто. Экспонаты как таковые имелись, но соотнести их с Троцким, связать с его именем можно было лишь косвенно, как имя пребывающего сию минуту в Бобринце Бога. И в этой косвенности единственное, что казалось материальным и непосредственно соотнесенным с Троцким, - пивная кружка, из которой люди в прошлом столетии, а сегодня и тысячелетии пили пиво. Хотя и сама та кружка, факт, не принадлежала Левушке. Ничто не свидетельствовало о том, что будущий вождь революции прикасался к ней своими алчущими и жаждущими устами. Отец Льва Давидовича, согласно музейным сведениям, был пивным заводчиком. И пиво его заводов пили в то время вот из таких, как эта, музейная, кружек.