Таким образом, только пивная кружка. И все. Ничего больше от человека, по колено, а может, и по грудь в крови прошедшего по земле. А земля осталась прежней. На солнечных склонах оврагов зрел виноград и полосатые украинские кавуны-арбузы, а по дну оврагов бродили интернациональные библейские козы. Как до Троцкого, при нем, так и после него...
Тут размышления и скорбь старика были нарушены, и самым грубым, опять же, как водится, бесцеремонным образом. К нему припожаловал закон в лице трех его представителей: милиционера, судьи и адвоката. Почему представительство было именно таким, осталось тайной. Но люди эти всполошили старика. Хотя он никогда ни от тюрьмы, ни от сумы не зарекался, но всегда старался держаться от них подальше: не вспоминай черта, и он о тебе не вспомнит. А тут, оказалось, согрешил, вспомнил и накликал. Вот и не верь после этого народной мудрости и своему внутреннему голосу. Старика, оказывается, давно уже разыскивали. Сама инюрколлегия была озабочена его местонахождением. Нежданно-негаданно на него свалилось наследство от иностранных граждан, неких не то Бронштейнов, не то Бернштейнов.
Дед перебрал в памяти всех своих родственников. Ни Бронштейнов, ни Бернштейнов среди них не имелось. Вообще среди его знакомых иностранцев не значилось, как, впрочем, не значилось среди соплеменников людей, могущих облагодетельствовать его, что-то, кроме головной боли, ему завещать. Но все равно старик возгордился и ждал миллион. Хотя и без того уже давно и, похоже, до конца своих дней был уже миллионером. Недаром говорят: старость не радость. Да, не радость, но светлое будущее всего человечества. И ему вот на старости пофартило - миллионером заделался. Правда, миллионы те были заячьи, и на каждый из них выходило совсем не по зайцу даже, всего лишь по пять булок хлеба. Но тут уж нарекать не приходилось: что всем, то и бабиному внуку. Теперь же с неожиданно привалившим наследством старик рассчитывал стать единственным и подлинным на всю округу миллионером - долларовым, марочным и, пусть его, даже шекельным. Вместе со старухой приготовился к грядущим изменениям в жизни, может, даже к измене родине, к дальней дороге за получением долларов, марок и шекелей. В их хозяйстве и шекели пригодятся. Но ехать за наследством оказалось далеко не надо. И транспорт только отечественный, и даже старику по карману. Хочешь - по железной дороге, не хочешь - автобусом, а можно и по реке, вот только самолетом, как планировал старик, нельзя. Не было в их деревне аэродрома, как, впрочем, и железной дороги и большой судоходной реки. Но чтобы до конца остаться верным глуповатой печальной правде, нельзя обойти молчанием тот факт, что в свое время предполагалось в их деревне и строительство судоходного канала, а на выгоне за деревней - и аэродрома. А все объяснялось тем, что рыбхоз был в их деревне, еще при царе и при помещиках созданный. И рыбы было, хоть поля удобряй. И везли ее соответственно туда, где имелся на нее спрос. А где же это у нас на рыбу спроса нету, специально праздничные для нее, рыбные дни определили. Рыба она и в океане, и в ресторане, и в пивнушке остается рыбой. И директор рыбхоза на добрую тысячу с гаком километров был одним из самых уважаемых людей, как сегодня вертикальщик-губернатор. Потому и возжелал заиметь свой аэродром, чтобы как в своей вотчине властвовать на зависимой от его благодеяний территории, чтобы он и к нему только самолетом летали. И было бы так. Получила б деревня аэродром. Только тут в стране началась перестройка. А один раз перестроиться, известно всем, то же самое, что три раза сгореть. Что и случилось с рыбхозом. Под перестройку столько закуси понадобилось, что вызвали омон охранять рыбу, рыбхозовские пруды. Тот омон произвел такой шмон, что от рыбы, как в Бобринце от Троцкого, и знака не осталось. Рыбхоз не то что аэродрома - собачьей будки построить был не в состоянии. Но это уже отдельная история, иной эпохи, иных людей и времен. А в дни, когда вершилась история наша, автобусы из райцентра в деревню ходили только раз в неделю. Поэтому старик выправился в дорогу пешком. Очень уж нетерпеливый, прямо-таки заводной был. Ждать очередного автобуса - терять аж пять дней. За это время инюрколлегия могла такой фортель сотворить, отписать его законное наследство кому-нибудь более законному.