Но об этом в ту пору она не думал, не смела и не могла думать. Советская девушка Надя, по паспорту русская, по родителям немка, а по национальности, как она сама себе ее установила, - сибирячка, ждала принца, не нашедшего ее сто лет назад. Ждала, когда и она, как ее мать, услышит среди ночи переборы декабристской гитары, когда и для нее зазвучит фортепиано, волшебная музыка прошлого. Она услышит, она увидит, кто играет. Но время шло, а музыки не было, только радиошная. Но и радио замолкало, давясь Гимном Советского Союза ровно в полночь.
V
Ожидание принца растягивалось на годы. Озабоченная предстоящей сегодня-завтра встречей, Надя не успела выбрать себе профессию, институт, в котором должна была ее получить. Она даже не задумывалась, что ей нужна профессия, какая профессия была у княгини Марии Николаевны Волконской, мужа ее или того же Михаила Сергеевича Лунина. Мужчины в прошлом веке и всегда, кажется, занимались войной, как все поголовно декабристы, или писали стихи, как Пушкин. Женщины, их жены... Ждали своих мужей с войны, рожали и растили детей, гувернантки и гувернеры их воспитывали. А сами они вальсировали на балах.
Но то был девятнадцатый век. В двадцатом надо было работать всем, даже женщинам. Учиться, обязательно и беспрерывно, и так же работать. Аттестат и золотая медаль пылились на столе в горнице. До последнего дня Надя не знала, куда их пристроить. Учителя, конечно, возлагали на нее большие надежды и советовали педфак или в крайнем уже случае исторический, юридический факультеты, и непременно Московского имени Ломоносова университета. Ведь с золотой медалью ей открыты все двери. Но Надя не вняла ни их советам, ни наказам матери: верный хлеб бухгалтерский, экономиста или финансиста. И это истинно женский хлеб, постоянный и с приварком.
Она выбрала профессию и институт по наитию и предначертанию свыше. Все решила за нее внушительных размеров медная плита, прислоненная к стене краеведческого музея в далеком и большом сибирском городе, который в одно время даже претендовал называться столицей России. Плита была выше ее роста, с зализанными зелеными краями и такого же цвета вмятинами, оспинами по всему ее телу, будто прошла сквозь века, метеоритом из космоса, пала на Землю, легла на Надином пути, подобно памятнику, надгробно впаялась в асфальт. Мраморная мемориальная доска извещала, что это самородная медь. И добыта она где-то в Сибири геологами.
Это было похоже на озарение, на вещий сон Сергея Волконского с рисунка Брюллова, где он, прикорнув в рудничном медном забое, в каторжных видениях держит в объятиях жену. Вопрос с институтом для Нади был решен, хотя сам декан геологического факультета пытался отговорить ее: совсем не женская профессия, она ведь такая хрупкая, маленькая. А геология - дело мужское. У медалисток, тем более золотых, выбор куда более как широк. Напрасно старался. И не разубеждал, а наоборот, убеждал в том, что это именно то, что ей надо. Испытание морозами, горами, тайгой и лишениями, что испытали, сквозь что прошли все они. И княгиня Мария Николаевна Волконская, Михаил Сергеевич. Она, Надя, на их дороге, на пути к ним, на пути к нему, во глубину сибирских руд, где они в ожидании ее до сих пор хранят гордое молчание.
Ее решительности и духа не поколебали и годы учебы в институте. Хотя в институте на геофаке приходилось напрягаться, а порой и зубрить. Запоминать множество скользящих мимо ее сознания громоздких формул, хаотичных, как хаотично была сотворена сама Земля, доказанных и недоказанных теорий, предположений, гипотез - всего того, чем бредил ученый мир, зарабатывая себе хлеб насущный. В общем, сплошные сдвиги и надвиги, сбросы и выбросы не земной, а человеческой лихорадочной мысли, бредово цепляющейся земли, ее прошлого и будущего. Мысли зачастую беспомощной, а потому агрессивной.