Выбрать главу

А охотник-промысловик прятаться не стал.

- Нашел, - сказал он, - радуешься. По душу мою явился. Но это мы еще будем, однако, посмотреть.

Выбрался из шурфа, медведь не испугался, не бросил­ся бежать. Некоторое время зверь и человек присматри­вались друг к другу, примеривались, принюхивались, избегая лишь одного - прямого взгляда, глаз в глаз.

- Однако осилю, - сказал человек. - В голове ты страшнее, а когда видишь - страха нет. Голыми руками возьму. Сорокового.

И тут, наверное, оба они отважились, взглянули в гла­за друг другу. Медведь взревел, вскочил на задние лапы и бросился на охотника. Но тот от первой схватки укло­нился, отскочил в сторону, поднял с земли энцефалитник, скомкал, скатал в тугую скатку, зажал в правой руке. Напряг руки и тело, готовясь к очередному нападению зверя. И когда оно последовало, когда пасть зверя ярко и красно разверзлась перед его лицом, изловчился и затол­кал в эту пасть, засунув туда же почти по локоть руку, энцефалитник. А дальше было проще, дальше был почти милицейский захват, с выворачиванием рук, передних лап за спину зверя и крепкие, но недолгие объятия. Дыхание у зверя сбилось, и вскоре он обмяк, совсем по-челове­чески упал в обморок. Человек положил медведя на еще росную и поздним утром траву, вроде проявил милосер­дие, но от энцефалитника в пасти не освободил. При­нялся ритуально выговаривать зверю:

- Зачем, однако, приходил? Зачем на кедр лазил? Упал, вот видишь, ушибся маленько, сломался. Сам упал, сам сломался, я тебя не трогал.

Напарник уже справился с испугом и тоже был на поверхности, протянул своему товарищу одновременно кайло и топор.

- И ты глупый шибко, - отказался от кайла и топора проходчик. - Он ко мне честно пришел, с голыми рука­ми. И я с ним буду честно. Он сороковой у меня, а с сороковым надо обходиться без греха, чтобы сорок пер­вый не обиделся.

Заслышав голоса, рычание и рев зверя, покинув свои шурфы, возле поверженного зверя собрались почти все проходчики, что были сейчас на работе.

- Уходите, однако, все уходите, пока мишка без па­мяти. Сам он шибко сильный, а сердце слабое, увидит вас - сердце лопнуть может. А я его, однако, живым, живым хочу видеть.

Но никто из проходчиков уходить не торопился, ле­жащий на траве полузадохнувшийся зверь действитель­но был не страшен. И тогда охотник, похоже, сам помедвежьи разъярившись, схватился за топор, поднял его над головой и пошел на людей:

- Мешаете шибко. Зверя и меня пугаете. Немножко рубить вас буду.

Люди шарахнулись от него: несмотря на тихо звуча­щие слова, в них была отрешенная и, кажется, не под­властная человеку сила и уверенность, действие в них было. Все дальнейшее происходило хотя и на глазах лю­дей, но держались они в отдалении. А кое-кто и бросил­ся бежать прочь в лагерь, чтобы уведомить начальство: один из них спятил. Но охотник действовал разумно и продуманно. Снял с пояса армейский кожаный ремень, как на собаку ошейник, накинул его на шею медведю, вытащил из-под ели веревку, привязал ее к ошейнику и только после этого освободил зверя от кляпа. Пока тот отдыхивался, недоумевая, что это с ним приключилось, неспешно свернул самокрутку, прикурил и всласть затя­нулся.

- Пошли, однако, долго лежишь тут, притворяешься. В зоопарк пойдем, в цирк.

До зоопарка, цирка, однако, они не дошли. Не дошли даже до лагеря. Из палаток высыпали свободные от рабо­ты геологи. Охотник-промысловик шел впереди, поку­ривая, что-то довольно бормотал, за ним косолапо и проворно, будто корова на веревке, тянулся медведь. Но, завидев людей, начал упрямиться и нервничать. Словно признавая превосходство человека, поборовшего его, прося у него защиты, слегка ускорил шаг, ткнулся лоба­стой головой в его руку. Но тот не понял, руки не подал, пнул медведя коленом в бок. Медведь обиженно и то­ненько рявкнул, почти заскулил по-собачьи. Геологи, будто действо происходило на сцене, зааплодировали. И это окончательно уже вывело из себя, взъярило зверя.

А человеку, видимо, захотелось покрасоваться. Взыг­рало в общем-то не свойственное опытному охотнику тщеславие. На миг, но победило рассудок. И Надя уже чуть позже долго и скорбно размышляла об этом невоз­вратно роковом миге, решающем человеческую судьбу. Коротком-коротком, как нажатие на кнопку выключателя: свет вспыхнул, свет погас. Произошел какой-то чудовищный выброс закороченной энергии, о чем-то просигнализировал мозгу. И ничего вроде бы не изме­нилось, свершился только переход от света к темени, от бытия в небытие. Все осталось по-прежнему, но в то же время все стало и совсем другим.