Припарковываемся возле супермаркета "Вестерн-Биф". Внешне - огромный сарай, животноводческий комплекс, если не с витринной стороны. Но парадный вход - это впечатление сглаживает. Коляски для товара также призывают к уважению, они, как и мост Куинсборо, не только большие, но и многоэтажные.
- Зачем такие огромные? - спрашиваю у своих гидов.
- Поймешь позже.
И чуть позже, в супермаркете, его плодоносящем и изобильном чреве, я в самом деле начинаю что-то понимать, прощаюсь со своим местечковым представлением об Америке. Негры, мулаты, белые толкают перед собой коляски, как Эльбрус или Арарат можно только толкать. Мясо - грудами, пластами, тушами. Свинина, говядина, баранина аж сверкает, слепит глаза. Нашим универсамам, чтобы заполучить все это, надо пожелать бессмертия. И едва ли оно пойдет во благо покупателям. Играет музыка, поскрипывают резиновыми колесами тележки, слов-но в музее, снуют люди. Припрыгивают, пританцовывают, будто на дискотеке, на своих прикассовых возвышениях кассиры, пританцовывают, окончательно упаковывая товар, мальчишки-негры.
И вдруг все это обездвиживается, немеет, глохнет. В винный отдел супермаркета врывается вспотевший, голый до пояса мулат. Глаз нет - одни только зрачки, зубы то ли выбиты, то ли сами искрошились, лицо сизое. Решительным шагом приближается к витрине с винами. Взмах руки, развернутой в пружину ладони, трещит и осыпается стекло. Ладонь, видимо, стальная, стекло не менее сантиметра толщиной - и вдребезги. Тренированный мулат, торс спортсмена, мышцы аж перекатываются, играют, как у хорошо вскормленного выездного жеребца. Слышны крики.
-Полиция, полиция!
Мулат, довольно улыбаясь, ступает за порог, открывает дверцу красного цвета спортивной машины, следом за ним бежит служащий магазина, но не трогает и не останавливает мулата. А тот бросает на сиденье бутылки со спиртным и только после этого снисходит до служащего, начинает, похоже, что-то соображать. Покидает машину, идет снова в магазин, где все еще царит тишина и затаенность. Лезет в карман, выгребает несколько мятых долларов, бросает их на прилавок.
- Вы что, думаете, что я даром? Вот - плачу. Но если мало - возьмите еще. И я возьму.
Кассирша безразлична к деньгам мужчины и к нему самому. Но безразличие это деланное:
- Полиция, полиция! - кричит она в телефонную трубку.
Мулат опять покидает магазин, и люди молча расступаются перед ним. Он появляется в магазине с огромным кинжалом, мечом, пластиковым, игрушечным, размахивает им, роняет его на пол. Бродит по супермаркету, выбирает закуску, несет к машине, но не уезжает, снует среди замерших на стоянке машин. Порушенный, утраченный на некоторое время пульс завода-магазина приобретает свой обычный ритм. Стрекочут кассовые аппараты, играет веселая музыка. Я стою в очереди в кассу. Стою уже давно, где-то не менее часа. Жажду поскорее из рая на улицу. Мой восторг перед изобилием супермаркета несколько подвял, и что-то человеческое подвяло в душе. Не радует даже очевидность того, что и в Америке существуют очереди, и еще какие. Сначала я со своим гидом пытался подшучивать над этим, а сейчас молчу.
Подошла как раз моя очередь рассчитываться. Как раз в ту минуту, когда кассирша взяла у меня двадцатидолларовую бумажку и начала выстукивать на аппарате, сколько мне надо сдачи, что-то с этим аппаратом американским приключилось. Его, по-русски говоря, заклинило. И девочка растерялась, прекратила свои танцы, стала размахивать руками, просить помощи. Аппарат настраивали минут десять. И все это время я стоял подле него, стояли мои товарищи, американские братья. Мне объяснили - устного счета молодые американцы не знают, а о нашем компьютере - бухгалтерских счетах - понятия не имеют. Так что мы не такие уж дураки, как можно подумать. У нас тоже может пропасть электричество, но мы при этом не пропадем. Хотя, как стало известно позже, напраслину возводят и на американцев. Они также способны выжить вместе с нами. По дороге домой наши женщины подсчитали, что их в джаблоте обманули в целом где-то на двадцать долларов. Так что клевещет тот, кто говорит, будто американцы не обучены устному счету.
Интересно, есть ли ощущение времени у мертвых, существует ли вообще для них понятие времени, если они ушли, как принято говорить, в вечность. Как там обстоит дело с годами, столетиями? Сколько это в нашем земном измерении, много, мало? Сколько жизни отведено праху, через сколько тысячелетий ему суждено успокоение?..