Выбрать главу

Двадцать пять одиннадцатого. На подиуме появляется председатель. Поднимается и опускается молоток. Риту­альная минута для размышления и молитвы. Зал встает. Минуту в нем царит тишина. Минута пошла, а я никак не могу решить, за что или за кого мне надо молиться. Атеист недоделанный. Подъезжая к ООН, видел строй­ку, объявление. Разобрал одно слово: алкоголь. Спросил, что бы это значило. Перевели: приносить на строитель­ную площадку и распивать спиртные напитки категори­чески запрещается. Вздрогнул: Господи, да я почти дома. Неподобающие во время молитвы воспоминания. Про­сти меня, Боже, но так я по-советски сработан.

И дальше все по-советски. Я ехал, конечно, в загнива­ющую, но все же и благоденствующую страну, в учреж­дение, правящее миром. А оказывается, попал в нищету и полное бесправие. Одиннадцати тысячам сотрудников Организации Объединенных Наций скоро нечем будет платить зарплату. Может, именно финансовой помощи и просили дипломаты, обращаясь с молитвой к Богу. Почему тогда я обращаюсь к Америке: к ООН? Какая-то нестыковка получается.

Во всем нестыковка. И, похоже, из-за меня. Именно я, человек, и есть то лишнее звено, которое мешает боль­шим политикам состыковаться с жизнью. Оставить их один на один с самими собой, как бы прекрасно все было, думал я, наблюдая за жизнью ООН. В зал заседаний я поднимаюсь из каких-то прекраснейших подвалов, ла­биринтов, забитых по самую маковку стопами печатной продукции: резолюциями, постановлениями, обращени­ями, докладами ООН. Как-то поинтересовался, что бы это значило. Разъяснили: плоды работы международной организации. Ненужные даже этой организации плоды. Все эти бумаги должны разбираться дипломатами, изу­чаться. А их никто даже не взял в руки. Каждый день по истечении многочасовой говорильни появляются вот та­кие монбланы и эвересты макулатуры. Вот и сейчас с высокой трибуны межпланетной власти все единодуш­но, с утра до вечера, несколько дней подряд, прихватили даже выходной, клеймят апартеид и тех, кто ему потвор­ствует. Разговорились, словно на колхозном собрании. И горы исписанной бумаги... Жалко, что сами апартеиженные читать не умеют, неграмотные.

Жизнь и боль их заключены и похоронены в изобрета­тельности политических игр, блестяще упакованы в обо­лочку под названием "насущные проблемы века". И дей­ствительно, это одна из самых сложных проблем и страшных болезней века. Века, похоже, не только нашего. Может, творец ошибся в самом начале, создав существо говорящее. Это существо сразу же бросилось оправдывать­ся, почувствовало себя оскорбленным первородностью своего же греха, травмированное последствиями своего же рождения. Заговорило, затоковало так, что перестало само себя слышать и понимать. Слово в начале, слово и в кон­це. А человек в короткой паузе меж словами, в молчании, неслышимый и невидимый. Он выпал из всех речений, строев, сигтем - капиталистических, коммунистических. Нет его и в Организации Объединенных Наций. Ни парламентам, ни правительствам, ни Политбюро собственно человек не нужен. Повсюду ведь оперируют совсем другими категориями: странами, классами, наро­дами. Привести бы человека в зал заседания ООН и, глав­ное, не дать бы слово, а сделать так, чтобы было услыша­но его молчание. Я думаю, фурор был бы куда большим, нежели явление залу мамонта или динозавра.

Но нет, нет. Это невозможно. Мне кажется, что чело­век, каков он есть сегодня, не нужен и самой матери-земле. То, с чем я заявился сюда, создание вокруг Земли стартовой площадки для броска в глубокий космос - что это такое, как не попытка распрощаться с собственной ущербностью, осознание своей несостоятельности на этой планете. Стремление начать все с нуля, уйти в другие миры. Может, именно туда, откуда мы в свое время пришли. Пробуждение скрытого недовольства и протеста против заточения в нашем просторном, но все же одноквартир­ном, однопланетном доме. Тоска по мифическому про­шлому, попытка распрощаться с безнадежным настоя­щим, которое, очевидно, уже, не состоялось, распрощаться с таким же, очевидным и предсказуемым, но отнюдь не светлым будущим. Все это, видимо, было заложено еще в памяти Адама и Евы. И никакой Змей не искушал их. Они подспудно знали все заранее. Яблоко только укрепило их в этом знании. И они все более и более явно стали мечтать о бегстве с Земли. Они были первыми предателями ее. Пройдя с этим через время, они обрубили все корни, связующие их с Землей, с каждым веком все менее и менее походя на самих себя прежних, на чело века, а все более становясь увечьем его.