Клейн не видел ничего плохого в том, чтобы поддержать репутацию Эбботта. Генри, похоже, тоже не возражал.
— Кошмар, — прошептал Клейн. — Ваше счастье, что вам не довелось этого видеть. Грауэрхольца не встречали?
— Он прошел здесь минут тридцать назад, а с ним еще человек шестнадцать, а то и двадцать — все обколовшиеся и пьяные до зеленых чертей. Мы уже решили было, что нам кранты, но они прошли мимо. — Грайрсон минуту помолчал и добавил: — По словам Грили, Эгри послал этих психов в лазарет, чтобы перебить всех пидоров… — Нервно взглянув на Эбботта, охранник поправился: — Я хотел сказать, больных СПИДом.
— А что случилось с чернокожими?
— Их крепко побили. Если бы Вик Галиндес не открыл двери камер, все бы погибли. А парни Эгри, все еще осатаневшие, охотятся за ними. Я думаю, что нигеры — все, что остались, — сейчас разбежались кто куда и попрятались. Ну а многие так и сидят с мексиканцами в блоке „С“.
Так же как и белые зэки, охранники преднамеренно называли всех заключенных латиноамериканского происхождения „мексиканцами“, хотя подавляющее их большинство было уроженцами Техаса.
— Что, по-вашему, станет делать Хоббс? — спросил Клейн.
— Если бунтовщики не начнут убивать заложников, он терпеливо подождет, пока у них закончатся выпивка и наркотики и они начнут звать маму. Думаю, это случится дня через три.
— Или через десять, — подал голос Берроуз.
— Прикажет ли Хоббс остановить Грауэрхольца, если тот начнет штурмовать больницу?
Грайрсон нахмурился:
— Я бы на это особо не рассчитывал, но Хоббс вообще-то мужик непредсказуемый…
— А Клетус?
— Ну, с этим все ясней ясного: он не позволит ни одному из наших занозить палец из-за этой банды подонков… — Он снова взглянул на Эбботта. — То есть я хотел сказать…
— Ясно, — перебил его Клейн, сожалея о том, что три года назад ему и в голову не приходило нанять Эбботта просто торчать у него за спиной. — Пока мы не вернемся, позаботьтесь о его ноге.
Поднявшись, Клейн пошел к двери, на ходу сгибая и разгибая пальцы правой руки. Эбботт протянул ему фонарь.
— Я живу во мраке, — сказал он. — Вы не можете видеть так хорошо, как я.
На мгновение Клейну показалось, что в голосе Эбботта появились новые, незнакомые нотки, но он не совсем был в этом уверен. Эмоции, наверное… Доктор заглянул великану в глаза: пусты и невыразительны, как всегда. Он взял фонарь. Надо же: „Я живу во мраке…“ Голос Генри все еще звучал в ушах Рея. Он помотал головой.
— Пошли.
— Клейн!
Клейн повернулся к Грайрсону.
— Минут за пять до вашего появления здесь пробежали Толсон и еще кто-то из его дружков. Тащили ту самую чертову балку, которой они высадили окно в сторожевой башне. — Грайрсон увидел выражение лица Клейна и торопливо добавил: — Я думал, вам стоит об этом знать…
Клейн обошел Эбботта и трусцой побежал вдоль прохода: пятно света, оставляемое лучом фонарика, прыгало на полу перед ним. Сбоку мелькнуло прижатое к прутьям решетки усатое лицо.
— Клейн!..
Клейн не обратил на оклик внимания: лицо было малознакомым. Усатый продолжал его звать, но мало ли что — многие сейчас добивались его внимания. А вот в распоряжении Грауэрхольца теперь находился тот самый таран, о который Клейн совсем недавно мечтал сломать ногу… Интересно, подумал Клейн, каково ему придется, когда Эрл Коули и все его пациенты будут перебиты? Будь здесь Коули, он приказал бы ему валить подальше и не лезть не в свое дело. А как бы на его месте поступил сам Коули? Больничное здание было старым, и Коули провел в нем почти двадцать лет. Если там есть хоть какое-нибудь укрытие, негр непременно о нем знает. Точно. У него наверняка есть место, где можно спрятаться и остаться в живых. Он позволит Грауэрхольцу и его банде делать с больными все, что они захотят, понимая, что остановить их все равно невозможно; конечно, он вспомнит совет, который сам же и давал Клейну, и спасется, потому что это не его собачье дело. А потом они вместе с Клейном помянут погибших, убеждая друг друга в том, что единственное, что они могли сделать, — это повернуться к происходящему спиной.
По мере того как Клейн приближался к вырастающей на глазах арке главного входа блока „B“, его взгляду открывался двор, а в горле запекался комок отчаянного страха, обволакивающий язык противным привкусом стыда. Не добежав нескольких метров до ворот, Клейн перешел на шаг и сразу же услышал отдаленное синхронное завывание хриплых голосов, перемежаемое размеренными тяжкими ударами. Между верхним обрезом ворот и гранитным горизонтом тюремной стены доктор увидел чистую полоску звездного неба. Засунув фонарь за пояс, он поднялся по пандусу и встал в дверях.