И теперь ему предстоит с этим жить.
Клейн заставил себя успокоиться.
— Господи Иисусе! — причитал Клод.
Клейн сильным рывком поднял его на ноги и закричал ему прямо в лицо:
— Нам надо подумать о себе!
Ненависть к самому себе снедала его.
Он должен успокоиться…
— О себе!..
— Господи Иисусе…
Сосредоточившись, Клейн наклонился и, обняв Клода за талию, потащил его к воротам блока „D“.
Глава 15
Виктор Галиндес навалился на горящего охранника, пытаясь сбить пламя. Горящие одежда, кожа и волосы наполняли его нос и рот едким зловонием. Охранник под ним извивался и истошно кричал. Каждый раз, когда Галиндесу удавалось сбить огонь с небольшого участка тела, пропитанная бензином одежда тут же вспыхивала вновь. Галиндес стал срывать с несчастного одежду, отдирая вместе с ней лоскуты обгоревшей кожи. Охранник продолжал вопить, и Галиндес внезапно узнал его: это был Перкинс.
— Галиндес!
Виктор обернулся. За его спиной Сянь направил на них раструб огнетушителя. Галиндес откатился в сторону, и Сянь окатил Перкинса белым пенным сугробом двуокиси углерода. Спустя несколько секунд огонь погас. Галиндес, стоя на четвереньках, посмотрел на обжженного: голова Перкинса представляла собой обугленный съежившийся колпак, покрытый сгоревшими волосами и вздувшейся волдырями кожи. Веки блестели от жидкости, сочившейся из-под нежной поврежденной кожицы. Галиндесу никогда ранее не доводилось видеть такое. Его анус и гениталии подтянулись от невыносимого ужаса. Перкинс открыл рот, и Галиндес наклонился, чтобы лучше его слышать.
— Люди, — прохрипел Перкинс, затем перевел дыхание и снова заговорил: — Они остались внутри…
На глаза Галиндеса навернулись слезы: даже будучи страшно изувеченным, Перкинс думал о своих подопечных.
Галиндес поднял глаза на Сяня:
— Тебе придется вынести его отсюда.
У северной стены раздались звуки винтовочных выстрелов. Галиндес взял Перкинса за руку; Сянь бросил огнетушитель и подхватил раненого за другую. Вдвоем они поставили Перкинса на ноги.
— Тебе нужно идти, парень! — крикнул Галиндес прямо в съежившееся ухо Перкинса. — Ты должен идти.
Перкинс слабо кивнул. Рации на бедрах у охранников ожили и отчаянно затрещали:
— Говорит Билл Клетус. Всем сотрудникам отступить к главным воротам. Выбирайтесь отсюда. Повторяю: проваливайте отсюда к разэтакой матери. Все до единого. Сейчас же.
Передача продолжалась; Клетус старательно вдалбливал своим подчиненным основной ее смысл: уходить. Галиндес посмотрел на громадину бока „B“, затем на Сяня.
— Уходи, — сказал Виктор. — Давай двигай!
Сянь обхватил Перкинса рукой за плечи и обвил его руку вокруг своей талии. Кореец — парень крепкий и в состоянии позаботиться о Перкинсе. Сянь кивнул Галиндесу; тот ответил тем же, и кореец с Перкинсом потащились по двору.
Галиндес поднял брошенный Сянем огнетушитель, но осознал это, только ощутив в руке его тяжесть, словно смертельное обязательство.
Последней заботой Перкинса были люди.
Галиндес прикрыл лицо свободной рукой. Матерь Божия… Он мысленно представил себе лица жены Элизы и детей. Долгое путешествие из Сальвадора до Панама-Сити. И еще более долгую поездку из Панама-Сити в Ларедо. Сколько им пришлось вынести, чтобы добиться того, что у них есть сейчас… И свыкнуться с утратой того, что позади. Эти мысли смерчем пронеслись в его мозгу, сжатые в одно короткое ужасное мгновение просветления. Один Бог знает, сколько они пережили. Один Бог знает, чем пришлось за все заплатить… И один Бог знает, что сейчас делать ему, Галиндесу, чтобы сохранить свою бессмертную душу.
Рация у бедра продолжала пищать, но Галиндес не слышал ни ее, ни ружейного треска со стены.
Перкинс думал о людях до конца.
Там их осталось двести человек.
Галиндес с трудом оторвал руку от глаз: он сделал выбор.
Виктор побежал к воротам блока „В“.
Перкинс в поисках выхода распахнул задние ворота и угодил ровнехонько под огненный шар. Галиндес, придерживая колотивший его по ноге огнетушитель, ввалился внутрь и замер. Перед ним разверзся ад. Он считал, что уже видел преисподнюю в камерах пыток в Сальвадоре, но лишь теперь познал истинный смысл этого слова. Перед ним пылал огонь того самого ада, которым его еще в детстве стращали иезуиты. Центральный проход полыхал яростным пламенем, достигая минимальной интенсивности в противоположном конце и утихая к середине, где сходил на нет, оставляя сажисто-черный след. Под стеклянным сводом клубился дым, закрывая лицо и превращая весь блок в подобие крематория.
Ярусы справа от Галиндеса были пусты; те же, что находились слева, кишели перепуганными насмерть людьми. Заключенные из крайних, завидев Галиндеса, тянули руки и умоляли о помощи. В стальных клетках дальше по проходу было тише, потому что обитатели, прячась от огня, отступили подальше от решеток. Камеры нельзя было отпереть отсюда, с маленького охранного двора у задних ворот. Система отпирания дверей приводилась в действие только с центрального пульта, расположенного с другой стороны, у внутренних ворот. Галиндес, вытаскивая на ходу свои ключи, забежал на охранный пост и открыл стоявший стальной шкафчик в углу. Тот был забит одеждой, бутылочками лосьона для загара, порнографическими журнальчиками, бутылками с содовой, разрозненным спортивным снаряжением — Перкинс оказался слишком неряшливым. Галиндес вывалил этот хлам прямо на пол и наконец нашел предусмотренный инструкцией противогаз для защиты от слезоточивого газа. Уже устремившись назад, он увидел еще и несколько ведер у стены: их оставил здесь зэк, мывший с утра пол. Одно ведро было до краев наполнено грязной водой. Галиндес поставил на пол огнетушитель, снял фуражку и окатил себя из ведра, стараясь не уронить мимо ни капли. Затем снова натянул фуражку на мокрые волосы. Отовсюду неслись хриплые крики, свидетельствуя о том, что заключенные правильно поняли смысл его действий:
— Давай, бля! Давай!
— Мать твою, скорее!
— Давай, мужик!
— Что ты тянешь, пидор!
— Скорее, гад!
Галиндес подхватил огнетушитель левой рукой и побежал вперед. Кожа его ладоней поползла клочьями, видно, обжег себе руки, сдирая с Перкинса горящую рубашку. Чтобы приглушить боль, он крепче сжал рукоятку. Не добежав несколько метров до стены огня и ощутив его жар на своем лице, он остановился и направил раструб огнетушителя вниз. Там, дальше, кислород должен был выгореть. Галиндес несколько раз подряд как можно глубже втянул в себя воздух. Вопли заключенных стали еще пронзительнее, но теперь их заглушал треск огня. Галиндес натянул противогаз. Толстые очки немного искажали пламя. Виктор нацелил черный конус огнетушителя на пол прямо у своих ног и, прочитав короткую молитву, нажал на рукоятку, выпустив длинную белую струю.
Затем глубоко вдохнул, задержал дыхание и шагнул в огненный ад.
Пригнувшись пониже и водя воронкой раструба, выплевывавшего облако белой пены у его ног, Галиндес шел вперед в свободном от огня „кармане“, где не оставалось ни грамма кислорода. Чуть быстрее — и он наткнется на огонь; чуть медленнее — и он никогда не доберется до противоположного конца. Сразу же за ним языки пламени снова смыкались. Рубаха на спине начала тлеть. Мокрые волосы, торчащие из-под фуражки, зашипели и стали сворачиваться на кончиках. Спокойней, спокойней… Еще один шаг, еще… Переставляя ноги, Галиндес мог только надеяться, что идет по прямой, и, моля об этом Бога, каждую секунду со страхом ожидал, что вот-вот наткнется на прутья решетки. Если это случится — он покойник. Галиндес решил было обернуться — и не посмел. Захотел вдохнуть — и не посмел. Захотел побежать вперед — и не посмел… Не поворачивайся. Не дыши. Не беги… Он утратил чувство пространства и времени: секунды казались часами. Но он уже должен был подойти совсем близко… Он наткнулся плечом на что-то твердое. Повернувшись, прижался к препятствию спиной: нет, это не решетка. Что-то гладкое и твердое, но не очень крепкое. Стекло. Стекло! Он прошел мимо клеток! Жара становилась невыносимой. Галиндес описал белой струей полукруг у своих ног и, опираясь спиной о стеклянную стену, двинулся дальше. Голова готова была взорваться от жары, клаустрофобии и желания впустить в легкие воздух. Неожиданно твердая поверхность за его спиной исчезла, и он чуть не упал.