— Мы пытались пробраться к воротам, — рассказал Хэнк, — но метров за сто до стены нам через мегафон приказали убираться. Мы не остановились, ну и после предупредительного выстрела Биалманн получил пулю в ногу. Я повернулся, чтобы ему помочь, и они выстрелили в меня сзади. Кажется, во дворе остались лежать еще человека два. У тебя тоже ничего не получится…
Клейн выслушал информацию без комментариев и выглянул во двор, но вход в больницу загораживал угол блока „В“.
— Я попытаюсь прорваться в лазарет, — сказал он.
— Туда тебе тоже не попасть.
— Почему это?
— Грауэрхольц и его банда уже там и вопят на всю тюрьму, что разнесут больницу по камешку, — разглядев выражение лица Клейна, Кроуфорд отвел глаза. — В жизни не слышал ничего гнуснее.
— Они прошли здесь? — спросил Клейн.
Кроуфорд покачал головой.
— Думаю, они прошли через блок „В“ — так ближе. Но говорю тебе, парень, — не лезь ты в это дело. Там же одни психи, озверелые от крови. Я и сдаться-то решил, увидев их рожи. Мне даже противно находиться с ними в одном штате.
— И как давно они прошли?
— Черт, да я сейчас день от ночи не отличу! — Хэнк поднес ослабевшую руку к глазам и взглянул на часы. — С полчаса, что ли? Нет, меньше.
Клейн стал подниматься на ноги, но Кроуфорд вцепился в его руку.
— Док, можешь для меня что-нибудь сделать?
Клейн моргнул: он-то собирался оставить Кроуфорда. У него нет времени — ему надо торопиться в лазарет, и уж если не проникнуть туда, то хотя бы узнать, что там происходит. У него нет времени, черт возьми!
Фыркнув, Клейн сунул палец в дыру на штанах Кроуфорда и рывком разорвал их. Скрипнув зубами, Хэнк втянул в себя воздух. Из пулевой раны на внутренней стороне колена неторопливо потянулись струйки крови. Клейн сразу понял: артерия пробита, а кость бедра раздроблена. Охранники стреляли из М-16… Жгут был ненадежен, и в случае чего кровотечение могло усилиться.
— Я ведь неплохой человек, док, — сказал, задыхаясь, Кроуфорд. — Ты же знаешь… Мне осталось только три месяца… Я просто досиживал свой срок.
Его лицо в испарине выглядело почти таким же бледным, как у Биалманна. Клейн пощупал пульс: сто тридцать. Интересно, сколько крови он потерял… Впрочем, это неважно — главное, что дальнейшее кровотечение для Кроуфорда смертельно опасно.
— Ага, — сказал доктор. — И я тоже.
Он распустил стягивавший ногу Хэнка пояс. Кроуфорд напрягся и стиснул зубы. Кровотечение усилилось незначительно, но рана не закрылась. Ногу следовало зафиксировать: любое неосторожное движение могло спровоцировать фатальную потерю крови.
Клейн наклонился над Биалманном и поискал на его шее пульс. Десять секунд спустя он начал сдирать с сидевшего рубашку.
— Как Биалманн? — спросил Кроуфорд.
— Умер, — ответил Клейн.
Кроуфорд негромко заплакал.
Клейн свернул рубашку покойника в жгут, наложил на рану Хэнка, закрепив поясом, и выпрямился, чувствуя себя полным идиотом. И Кроуфорд тоже дурак. Все равно, даже если Хэнк пролежит здесь до утра без глотка воды, способной восполнить потерю плазмы, или поползет по двору, мучимый жаждой, он или умрет, или заработает острую почечную недостаточность. Хуже всего то, что Клейн знал это. Не будь он врачом, он мог бы затянуть жгут потуже, пожать Кроуфорду руку и с чистой совестью удалиться. Но Клейн был врачом, и долг неумолимо преследовал его.
— Подай-ка мне руки, — приказал Клейн.
Кроуфорд повиновался, и Клейн подхватил его под мышки.
— Теперь подверни свою здоровую ногу под себя. Сейчас тебе придется встать, а это будет чертовски больно.
Кроуфорд согнул здоровую ногу в колене и поставил ее на пол, всхлипывая от страха и боли:
— Я не смогу…
— В Бога мать! — рявкнул Клейн. — Вставай!
Сделав шаг назад, он потянул Кроуфорда за руки; у того не оставалось другого выбора, кроме как упереться здоровой ногой в пол и встать. Что он и сделал, повизгивая от боли; когда же Хэнк поднялся во весь рост, его глаза закатились, и он отрубился. Клейн припал на одно колено и, подставив под Кроуфорда плечо, вскинул на него падающее тело. Выпрямившись, доктор пошатнулся и уперся рукой в стену. С трудом вернув равновесие, он повернулся лицом к мрачному тоннелю административного крыла и увидел стоявшего перед ним Генри Эбботта. Клейн глубоко вздохнул.
— Генри, — мрачно сказал он. — Какого хрена вы тут делаете?
— Я подумал, что вам может понадобиться помощь, — просто ответил Эбботт.
Клейн крепко зажмурил глаза и снова сделал несколько глубоких вдохов. Кроуфорд потерял уйму крови, но при этом оставался на добрые десять кило тяжелее нормы. Эбботт был психопатом с интеллектом тяглового скота. А он, Клейн, был долбанутым на голову — все очень просто… Рей открыл глаза и сказал:
— Пошли.
Прежде чем Эбботт успел что-либо ответить, Клейн неуверенной, вихляющей рысью побежал по коридору. Надо же, а Роберт Мичем в кинофильмах, неся на плече раненого товарища, при этом умудрялся прикуривать сигарету от зажигалки „Зиппо“ и походя кидать гранаты в пулеметные гнезда нацистов… Уже через десять шагов Клейн сорвал дыхание и начал прикидывать, какой из его межпозвоночных дисков лопнет первым. Ты в хорошей форме, уговаривал он себя, Уильям Джеймс приготовил тебя и к этому. Ага… Но этот Кроуфорд все равно жирный козел… Вот и спортзал. Игра в баскетбол и групповое изнасилование продолжаются. Доктор, не останавливаясь, перепрыгнул через распластанное на полу тело. Безумие, в Бога душу мать… Если он остановится на секунду, ему потом не удастся сдвинуться с места.
Клейн не доковылял до церкви всего нескольких шагов, когда из ее дверей вывалился его старый добрый приятель Майрон Пинкли, перемазанный свежей кровью. Встав посреди коридора, он воздел руки к небу и возопил:
— … И приидет время, когда они скажут: „Благословенны бесплодные и чрева не рожавшие, и младенцы, никогда не припадавшие к материнской груди!..“
Судя по тому, что после своего спича Пинкли зашелся в радостном хохоте, такая перспектива была ему по душе. Клейн предпочел бы видеть на месте Майрона любого другого, но выбирать уже не приходилось: психопат заметил Клейна и затрусил к нему. Остановившись рядом, он приблизился к самому лицу доктора и провизжал:
— Путы закона падут, и на крыльях высшей справедливости будет парить среди нас дух Иисуса. А нечистые и неверные будут низвергнуты в геенну огненную!..
Клейну так и не удалось узнать, относил ли его Пинкли к нечистым и неверным или видел его парящим на крыльях высшей справедливости. Псих с ужасом взглянул через плечо Клейна и в следующую секунду был схвачен огромной лапищей за глотку и выдернут из-под носа Рея, как редиска из грядки. Не обращая внимания на писк Майрона, Клейн заковылял дальше. Его правая рука, похоже, вот-вот оторвется. Коленки подкашивались на каждом шагу, но тут он наконец выскочил из коридора в центральный атриум и привалился, тяжело пыхтя, к обгорелой сторожевой башне.
После низких потолков административного крыла, вызывающих клаустрофобию, стеклянный купол двенадцатиметровой высоты казался архитектурным совершенством. Клейн перевел дыхание; из непроглядного мрака коридора вынырнул Эбботт.
— А где Пинкли? — спросил Клейн.
— Я затолкал его обратно в церковь, — ответил великан.
— Спасибо, Генри, — поблагодарил Клейн.
Эбботт ткнул пальцем в тело, свисавшее через плечо доктора:
— Имеет смысл отдать его мне, — сказал он. — Он тяжелый.
Клейн через силу улыбнулся: нелепая мужская гордость не позволяла ему свалить Кроуфорда на Эбботта. Все равно рука уже ничего не чувствовала…