Потом я узнал еще одну, вычитал ее на первых страницах "Вечерних бесед", записанных очень пылким и подвижным старичком, тоже революционером А. Б. Пурани, которого я встретил на улице, это было в те времена, когда индийские Сократы могли окликнуть вас на улице: "О, человек, куда идешь ты?" Воистину, куда идем мы?
Итак, эти первые страницы содержали еще одну новость или, скорее, декларацию, которая, однако, не была "Декларацией прав человека". По своему предназначению, по своему человеческому предназначению мы рабочие, не так ли, прежде всего мы здесь, чтобы работать. Для чего? Мы первооткрыватели, не так ли, но первооткрыватели чего? Мы будем восставать и гибнуть стихийно или организованно, коллективно или поодиночке, до тех пор, пока не найдем дело, которое надо делать, и цель своего существования.
Итак, вот что говорил Шри Ауробиндо старому революционеру Пурани, который должен был быть очень молодым тогда, возможно, таким же, как я:
Речь идет не о том, чтобы поднять восстание против британского правления.
Любой может легко сделать это.
На самом деле, речь идет о восстании против Природы, всей, целиком.
Да, это становилось интересным. Что сказали бы об этом Спартак или Ленин? Можно совершать революции до бесконечности, революции, которые ничего не меняют, которые только перемешивают одни и те же составные части в горшке, из которого, в конечном счете, не выйдет ничего, кроме того, что мы в него положили. И воистину, из него, кажется, не может выйти ничего, кроме прожорливых людишек и все более и более чудовищных измышлений, способных насытить эту прожорливость. Все наши революции проваливаются или заканчиваются крахом, потому что мы не совершили прежде эту одну единственную Революцию.
И, наконец, чтобы расставить все точки над "i":
Если тотальная трансформация существа является нашей целью, то трансформация тела неизбежно является необходимой частью ее.
Значит, действительно, передо мной был Революционер. Революционер, у которого был путь.
Мне было что делать.
Мне было что открывать.
Моя астролябия указывала прямо в неведомое!
-------5
ОНА
Но я еще не был готов.
Звук сирены разрывает ночь, и корабль входит в порт.
Я столько прошел. И все это стало частью огня, который разгорался во мне все сильнее. Может быть, надо прийти к такой точке, где якорная цепь обрывается, где рвутся все цепи. У меня их почти уже не осталось, кроме одной невидимой, вросшей в кожу. Надо было также искоренить в себе бретонца, поскольку "лучшее" в нас является самым большим препятствием. Это была моя последняя якорная цепь в мире, лишенном смысла: море, чайки, солнечная бухта, где набегающий прибой мусолит вечность и разбивается о скалу, поросшую рыжим лишайником. О, эта скала...
А потом настал тот декабрьский день 1950 года, когда брат принес в мою комнату в Париже газету "Комбат": Шри Ауробиндо ушел.
Он ушел.
Это существо.
Я чувствовал, как вся Земля истекала кровью в моем сердце. Вся Земля осиротела, она стояла в лохмотьях, лишенная своего смысла.
Шри Ауробиндо.
Тут же я собрался и отправился в Гвиану, в джунгли, все равно куда, куда-нибудь, где я мог бы выкрикнуть всю горечь, отчаяние и бессмысленность человеческого существования. Пусть я не могу больше перескочить в будущее, но, по крайней мере, я окунусь в зеленую предысторию, где не было ничего, кроме обезьян и попугаев.
Но всегда перед тобой остается загадка: она горит и сгорает и возрождается вновь. Человек это вся Земля, задающая вопрос. Это его судьба после обезьян. Этот неутомимый Огонь сжигает его изнутри, заставляя подойти к двери "без ключа", к самому краю, к последней стене, где надо найти или умереть. Индивидуум это целый вид, это одно и то же. Неужели я опустился так глубоко в человеческий кошмар затем только, чтобы сказать: "Все". Я дошел. Надо было проделать отверстие, посмотреть, что там на дне и что за дном, взять меч Фрасибула, но не для того, чтобы пронзить им какого-нибудь угнетателя угнетатели повсюду... Может быть, надо было бы убить всех. Но в моем сердце не было ненависти, было только сочувствие и понимание ко всему, лишь горе и нужда, пережитые вами, могут вам дать это. Да, надо найти выход из человеческого концентрационного лагеря. Корень зла. Конец этого тотального угнетения, которое бросает одних на других, бросает нас на все другие виды, как на свою добычу, на целую Землю, как на уличную девку, чтобы насиловать ее и обладать ею всеми возможными способами, ради своего сиюминутного удовлетворения.
В течение двух лет я ворчал, блуждал, нес свою кару, находя в этом иногда какую-то дикую радость.
Потом я собрал свой рюкзак мятежа.
Ведь там еще оставалась Мать, которую я совсем не понимал.
Я преодолел мое природное отвращение ко всякого рода "обществам", "ашрамам", закрытым местам, ко всем обладателям "Истины" и снова отправился в Индию.
Мне было тридцать лет.
--x x x
Там была Она.
Эта тайна.
Ашрамы с их историями никогда не интересовали меня. Но Она...
Эта опасность для меня.
Я приблизился к ней, как приближаются к "рифам Тайфера", покрытым кипящей морской пеной, таким прекрасным в своей неистребимой чистоте. Я должен был утонуть там, разбить свой киль?
Я желал этого и боялся.
Я всегда любил море.
Я полюбил Мать, как бросаются в море.
О, я боролся, я говорил "да" и говорил "нет". Я хотел знать. А она сделала так, что все мое прежнее понимание растворилось в непостижимом неведомом. Я выпускал когти, а потом мое раненое, кровоточащее сердце погружалось в нее, и она принимала мой мятеж в свои руки и делала из него меч, способный пронзить Ужас.
"Мы кое-что сделаем вместе".
Совсем, да! О, эти медитации и спекуляции, у меня их было сверх головы. Но делать, придавать форму, прорубаться сквозь лес с помощью мачете. Прежде всего, надо проторить путь в себе самом это трудно, это больно найти Врага в самом себе. Я не переставал находить Врага, все более твердого, более жестокого и неумолимого, потому что воспарить в небесные выси это красиво, но спуститься туда, пройти первые сантиметры там, где встречаешь уже не свои атавизмы, а всю Землю! Уже нет тридцати шести человек, есть только один. Нет тридцати шести врагов, есть один враг. И это не что иное, как Победа победа над смертью. Потому что все наши беды проистекают оттуда.
Она взяла меня за руку. Она сделала меня своим другом почти на двадцать лет.
О, послушаем хорошенько: "смерть", дело ведь не в том, чтобы стать "бессмертным". Бог мой, в этом теле высшей обезьяны. Но что-то, что делает смерть, что покрывает всю Землю или ее питает. Этот отвратительный первичный гумус. Если только это не "скала", как говорили ведические риши, эти таинственные мудрецы, стоявшие у истоков Человечества. Кажется, они уже знали исход. Цель:
О, умеющие видеть,
Сотките нетленную ткань,
СТАНЬТЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ СУЩЕСТВОМ,
Сотворите божественную расу,
Отточите ваши лучистые копья,
Чтобы проторить путь
К тому, что бессмертно.
Станьте человеческим существом...
Это было пять или семь тысяч лет тому назад! Тогда уже был путь, который надо было пройти, чтобы стать тем, кем мы до сих пор еще не стали. Завтрашний день Земли, после нескольких яростных судорог.
Она взяла меня за руку, она сделала меня свидетелем этого невероятного продвижения в завтрашний день Земли, к Человеку, который еще будет. Я видел, как она напрягалась, я слышал ее стоны, слышал ее крики, иногда я был свидетелем ее отчаяния, ее опытов почти... головокружительных. А потом ее Улыбка, она всегда улыбалась так широко, как только могла. Она всегда шла до конца. Она задыхалась все больше и больше посреди этих джунглей Ашрама, где не хотели понимать ничего, кроме своего собственного крохотного человеколюбия. Она прорубала путь там через этих людей, которых было не тридцать шесть, но одно единое "болото", как она говорила, впрочем, с золотыми блестками на поверхности и периодическими духовными взлетами, потому что, несмотря ни на что, мы всегда двойственны. Она прорубала путь сквозь "неприступные крепости". Она шла на штурм нового вида, преодолевая сопротивление старого. Как рыба, которая ползет по песку, преодолевая асфиксию и корчи, которые являются асфиксиями и корчами всего старого вида. Прорубать надо в теле. Надо становиться наперекор самому себе. Наперекор всем надо осмелиться откопать то, что еще не от мира сего.