— Её семья — отец. Я не могу всегда быть рядом с ней. Мне нужна моя жизнь.
— Для этого прежде всего ты должна окончить школу. Тебе остался один месяц, а там экзамены, и всё.
— Зачем? Мне не нужно заканчивать школу…
— Вот-вот, я чувствую. — Ангелина Сысоевна садится ко мне на тахту, смотрит на меня испуганными, голубыми, под цвет комнаты, глазами. — Дело не в том, чтобы начать свою жизнь, ты не хочешь жить, ты хочешь погибнуть. Скажи мне, доченька, что с тобой, и я сделаю всё, что только нужно, для твоего спасения.
— Разве вы сберегли моего ребёнка? Вы так хотели его! Вы не смогли.
— Ты не пришла ко мне.
— Об этом я и говорю. Я — отдельно. Сама по себе. Вы не всемогущи. Вы не можете охранить меня от беды. Никто никому не может помочь. И я вам не могу помочь.
— Можешь. Ты изменила мою жизнь. Я угадывала желания сына и мужа, сама не жила. Я буду хорошим врачом. Это всё ты. И сын стал другим… благодаря тебе. И наши с ним отношения изменились. — Ангелина Сысоевна чувствует меня, она изнемогает от страха. — Люди могут помочь друг другу.
— Помогите мне уехать.
Ангелина Сысоевна встаёт. Руки её дрожат, когда она пытается застегнуть кофту, и падают беспомощные — так и не застегнули!
— Пожалуйста, дайте мне лист бумаги и ручку.
Я знаю, Ангелина Сысоевна прочтёт письмо, и мне нужно изощриться так, чтобы она ничего не поняла.
«Мама, я очень люблю тебя. Но мне нужна моя жизнь. Каждому нужна своя жизнь. Я не умру. Из-за тебя. У меня есть профессия. Может быть, я кончу школу и поступлю на вечернее отделение. Одна просьба к тебе: послушай своё сердце и не погуби свою жизнь. Чувство долга — плохое чувство. Открывай окно на ночь, даже если отец будет против».
Несколько строк я писала весь тот час, что Ангелина Сысоевна ходила за билетами.
Она возвращается и развивает бурную деятельность: жарит цыплёнка, печёт оладьи, варит яйца и картошку, словно я буду ехать в поезде не сутки, а всю свою жизнь.
Руки до локтя — голые, снуют отдельно от неё. Она безостановочно говорит:
— Мама придёт в три. Может быть, дождёшься здесь и поговоришь с ней? Витька поедет поступать. Может быть, в тот же город. Если бы ты полюбила Витьку… он совсем не такой, какого ты знаешь. Ошибаются все… Он — однолюб. Мой дед любил бабку. Она умерла, когда деду было тридцать шесть лет. Один растил нас с братом, на всю жизнь остался холост. Я как-то зашла к нему… он смотрит на фотографию бабки и говорит: «Ты жди меня спокойно. Я и здесь всегда с тобой. Всё, спи». Мне было одиннадцать, а до сих пор, слово в слово, звучит его голос. Такая любовь… Он долго жил. Всегда спокойный, словно его жена — в соседней комнате.
Я слушала Ангелину Сысоевну и успокаивалась. Даже мелькнула мысль: если бы я жила тут, с ней, может быть, смогла бы и школу кончить.
— У меня к вам просьба, — сказала я. — Я не могу идти домой. Мне нужны мои вещи. Рюкзак, бельё, одежда… документы — в столе.
— А книги ты не возьмёшь? — дрожащим голосом спрашивает Ангелина Сысоевна. — Тяжело тащить, я понимаю. Знаешь, я прямо сегодня пойду на почту и вышлю их тебе, они дойдут за неделю, а ты пока устроишься в школу. Чемоданчик тебе дам, он лёгкий, ничего не весит.
Она уходит за моими вещами.
Надо бы позвонить Инне, предупредить… Не надо. Инна писала, она ждёт меня в любую минуту.
— Поля!
Я не услышала, как вошёл Виктор.
— Я давно хочу тебе сказать, прости меня. Я видел, мать куда-то побежала. Прости меня. Скажи, как исправить.
Виктор не пошёл в школу или удрал с уроков?
Ангелина Сысоевна права, он изменился. Но ни плохой, ни хороший он не нужен мне, и я говорю ему:
— И ты прости меня. Я желаю тебе удачи во всём. В любви, в профессии.
— Ты прощаешься со мной? Удача в любви — это ты.
— Мама говорит, ты — однолюб. Я тоже однолюб, — неожиданно говорю я Виктору.
— Ты любишь Дениса?
На ринге это назвали бы ударом ниже пояса. Во все глаза смотрю на Виктора. Кровь бурлит в моей голове, ещё мгновение — я снова потеряю сознание, но Виктор капает мне капли в рюмку, вливает в мой рот. Он красный, у него дрожат руки, совсем как у Ангелины Сысоевны, и я пустым своим животом ощущаю наше родство. Мы оба неизлечимо больны. И с этим ничего нельзя сделать.
Мы смотрим какое-то время друг на друга, но вот я слышу.
— Он тоже однолюб. Он тоже с собой ничего сделать не может.
Виктор знает и то, что Денис любит мою маму. Наверное, это знают и девочки из биологического кружка.