— Федя у меня добрый. Витальку любит сильно, — произнесла она, стараясь оправдать неуместную при постороннем человеке строгость мужа.
Браилов переоделся. Темно-вишневая футболка рельефно обозначила мускулы его атлетического торса. Он посадил на колени сына, радостного, егозливого, и уже иначе взглянул на жену.
— Слетай-ка, Наташа, в магазин. Купи кое-чего. Говорливей будем.
Наташа расторопно оделась и вышла, на ходу повязывая зубчатый пуховый платок.
— Давно поженились?
— Около четырех лет назад, — ответил Браилов и чему-то ухмыльнулся. — Смешно мы с ней поженились… Жил я у дяди. У него по ту сторону реки свой дом. Богатый дом: мезонин, стеклянная веранда. Жил, значит, у него, за тридцать лезло, а холостячил. Не было подходящей, чтобы жениться. Один раз приходит соседская деваха. Точнее сказать, не деваха, а разведенка. Приходит и говорит: «Хочет одна девушка познакомиться с тобой. Ты мимо ихнего дома на велосипеде ездишь. Нравишься ей». — «Молодая?» — «С тридцатого года». — «Не стану знакомиться». — «Почему?» — «Я на целых двенадцать лет старше». — «Не беда. Познакомься, там посмотришь». — «Ладно, чего терять…»
Познакомились. Смотрю — красивенькая, скромная, глаз не смеет поднять. Разговорились. Живет у бабушки. Работает ткачихой. Долго сидели тогда на лавочке. Большая Медведица высоко поднялась и начала запрокидываться, а мы все сидели.
Прощаясь, сказал: «Потолкуй с бабушкой. Если она не против, пришли записку». На другой день записка: бабушка не возражает. Стали встречаться. Серьезных мыслей в голове не держу. Так встречаюсь — для приятного времяпрепровождения. Фу, дьявол, слово какое! Язык сломаешь. Однажды взял и пошутил: «Наташа, когда запишемся?» — «Хоть сейчас». — «Давай паспорт». Подала. Сама волнуется. Пальцы мельтешат. Вижу, дело не на шутку пошло, а слово стыдно обратно взять. Подали в загс заявление. Через неделю обратно туда. Хожу, как осенняя муха, вялый, противный сам себе… Так и поженились. Теперь доволен. Хорошо живем. Она у меня не такая, чтоб на других заглядываться, а это самое главное в семейной жизни.
Веселая, посвежевшая возвратилась Наташа из магазина. От ее одежды веяло весенним морозцем. Браилов принял от жены покупки, и когда она вешала пальто, ласково похлопал ее по плечу. Наташа застеснялась.
Браилов поставил на стол запотевшую бутылку, полушутливо-полусерьезно сказал:
— Редактор не увидит?
Мне не хотелось пить. Повернувшись, я стал рассматривать этажерку с книгами. На ней были расставлены в беспорядке томики Горького, синие, с витиеватым тиснением на корешках — Жюль Верна да кипа пожелтевших от старости брошюр издательства «Прибой».
— Старшего брата библиотечка, — заметил Браилов. — Погиб в Отечественную. Большой охотник был до книг. Думаю пополнить, да все как-то не соберусь.
Браилов радушно подвинул ко мне сковородку со свиными котлетами, требовал, чтоб я не стеснялся. Мясо у него свое. И сейчас в сарае хрюкает четырехпудовый боров.
Виталька, пользуясь покровительством отца, жег спички. Наташа о чем-то углубленно думала, механически водя вилкой с наколотым ломтиком маринованного помидора.
Когда Браилов уже рассказывал, как изменил конфигурацию резца и стал применять его на трех операциях вместо одной, пришла черноглазая женщина. Она оказалась мастером фабрики, на которой работала до замужества Наташа.
Едва черноглазая женщина села на диван, она тут же начала торопливо и восторженно выкладывать свои впечатления от поездки по текстильным местам Ивановской области. Наташа слушала ее жадно, но становилась все печальней и печальней и в одну из пауз прошептала, вероятно, не желая, чтобы ее слова долетели до Браилова:
— Счастливая ты! Сколько видишь! А я…
В одиннадцатом часу встали из-за стола, Браилов вызвался проводить меня до трамвая.
Ночь была светлая. Воздух, плотный до осязаемости, пахнул прелыми травами, талым льдом. Может быть, потому, что я уже видел проклюнувшиеся из-под снега холмики, чудился прохладный аромат подснежников. Браилов глядел за реку. Окутанные радужной паутиной, мигали электрические огни. А дальше, за огнями, накрытый темной синевой, лежал огромный мир, о котором грустила оставшаяся в оклеенной обоями комнате молодая женщина с черным бантом-бабочкой на скрещенных русых косах.
— Женаты? — прервал молчание Браилов.
— Женат. Есть дочурка.
— Дочурка… А у меня еще один сын есть. Там, на той стороне. От другой.
Он весело хмыкнул в воротник, довольный тем, что удивил меня внезапным сообщением.