Лучше всего нам знакома версия Матфея, поскольку христиане обычно используют именно ее. Но тут кое-чего не хватает, что особенно важно для протестантов. А именно: тут не хватает хорошо знакомого завершения: «Ибо Твое есть Царство, и сила, и слава во веки веков». Однако схожие слова мы видим в Дидахе: «Потому что Твоя во веки есть сила и слава». Таким образом, самая популярная среди протестантов форма этой молитвы сочетает в себе текст Матфея с несколько видоизмененным окончанием из Дидахе.
Версия Луки короче и имеет свои особенности. Вместо «Отче наш, Который на небесах» у Луки стоит просто «Отче». У Луки нет слов «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе». Прошения о хлебе и прощении у Луки звучат несколько иначе. И наконец, у Луки отсутствуют оба стиха: как «Избавь нас от лукавого», так и «Твое есть Царство, и сила, и слава…».
Чем объяснить эти отличия? Тут есть два возможных ответа. Во-первых: быть может, Иисус использовал все три варианта молитвы, и каждый из них ученики сохранили в памяти и записали. Это возможно, хотя не слишком правдоподобно. Куда лучше второе объяснение: ядро молитвы, вероятно, восходит к Иисусу, но в разных христианских общинах текст претерпел изменения, а уже затем его записали авторы евангелий от Матфея, от Луки и Дискхе. Таким образом, развитие традиции наилучшим образом объясняет, почему до нас дошли три версии Молитвы Господней.
В качестве второго примера мы возьмем рассказ о том, как Иисус въезжает в Иерусалим в начале последней недели своей жизни (христиане называют этот день Вербным воскресеньем). Об этом событии рассказывают все четыре евангелия, но мы рассмотрим только начало рассказа у Марка и Матфея.
И когда они приближались к Иерусалиму, к Виффагии и Вифании, на склоне горы Масличной, посылает Он двух из учеников своих и говорит им: идите в селение, которое напротив вас, и тотчас при входе в него найдете осленка привязанного, на которого еще никто из людей не садился; отвяжите его и ведите. И если кто скажет вам: «…что это вы делаете?» — скажите: «…он нужен Господу, и Господь тотчас же вернет его сюда». И они пошли и нашли осленка, привязанного к воротам снаружи на улице, и отвязали его. И некоторые из стоявших там говорили им: для чего вы отвязываете осленка? Они сказали им так, как сказал Иисус; и те отпустили их. И приводят осленка к Иисусу, и кладут на него одежды свои; и Он сел на него (Мк 11:1–7).
И когда они приблизились к Иерусалиму и пришли в Виффагию на горе Масличной, тогда Иисус послал двух учеников и сказал им: идите в селение, которое напротив вас; и тотчас найдете ослицу привязанную и осленка с ней; отвяжите и приведите Мне. И если кто скажет вам что-нибудь, вы ответите, что они нужны Господу, и тотчас пошлет их. А произошло это, чтобы исполнилось сказанное чрез пророка: Скажите дочери Сиона: вот, Царь твой грядет к тебе, кроткий и воссевший на ослицу и на осленка, сына подъяремной. Ученики, отправившись и сделав, как повелел им Иисус, привели ослицу и осленка и положили на них одежды, и Он сел поверх их (Мф 21:1–7).
Эти рассказы во многом совпадают, поскольку автор Евангелия от Матфея пользовался при создании своего текста Евангелием от Марка. Но при этом Матфей внес в текст два значимых изменения.
Во-первых, Матфей добавил сюда цитату из Ветхого Завета. В стихе 21:5 он приводит цитату из Книги пророка Захарии, в которой говорится о царе, въезжающем на осле в Иерусалим:
У Захарии «кроткий» царь несет мир. Далее пророк продолжает: «Тогда истреблю колесницы у Ефрема и коней в Иерусалиме, и сокрушен будет бранный лук; и Он возвестит мир народам, и владычество Его будет от моря до моря и от реки до концов земли»{4} (стих 10). Когда Матфей цитирует Захарию, он делает явным косвенный смысл повествования Марка. За-хария содержит те символы (въезд в город на осле), которые показывают значение этого деяния Иисуса.
Во-вторых, у Матфея появилось еще одно животное. У Марка есть только осленок, у Матфея осел с осленком. Семь раз в тексте Матфея происходит такое умножение животных, включая тот кульминационный момент, когда Иисус садится верхом: «Ученики… привели ослицу и осленка и положили на них одежды, и Он сел поверх их» (Мф 21:7). Если мы постараемся вообразить себе эту сцену, получится нечто комичное или почти невозможное. Как можно ехать верхом на двух животных, особенно когда они, вероятно, разного роста?
Зачем же Матфею понадобилось второе животное? Это объясняет приведенная им цитата из Захарии. Евангелист думал, что тот текст указывает на двух животных. Как понял Матфей, царь у Захарии воссел на осла и на осленка, сына осла. И потому он удвоил число животных.
Однако слова Захарии на языке еврейского оригинала отнюдь не подразумевали двух животных. Скорее, это просто особенность библейского поэтического языка, которая называется «параллелизм», когда вторая строка повторяет или разворачивает смысл первой. Фактически еврейский текст Захарии звучит так: «на осле — то есть на осленке, отпрыске осла». Евангелист, возможно, неверно понял еврейский текст либо же использовал греческий перевод, искаженно трактовавший текст греческого оригинала. Как бы там ни было, он добавил еще одно животное ради точного соответствия между Захарией (в его понимании) и повествованием о входе в Иерусалим.
Все это снова указывает на развитие традиции в евангелиях. Матфей изменяет материал Марка — он развивает традицию, отраженную Марком. И мы также видим, что евангелисты полагали, что могут свободно обращаться с материалом. Без сомнения, Матфей не воспринимал рассказ Марка как «непогрешимый» или «безошибочный», который нельзя изменять. А это ставит перед нами некоторые любопытные вопросы. Действительно ли Матфей думал, что Иисус въехал в Иерусалим на двух животных? Думал ли он, что описывает реальные события? Или же задача показать значение события была для него более важной, нежели верность историческим фактам? Второе вероятнее.
Развитие христологии