Первые потери Легион Фальконера понёс в начале девятого. Прилетевший невесть откуда картуз картечи грянулся о противоположный склон, с визгом отскочил и разорвался в двадцати шагах от роты «А». Один из осколков пробил голову Джо Спарроу, умному парнишке, заработавшему университетскую стипендию, чтобы умереть самой завидной для солдата мгновенной смертью. Только что он стоял, зубоскаля с Сайресом Мэттьюзом, а спустя миг уже лежал на земле.
— Джо? — позвал Сайрес.
Вокруг тела сгрудились легионеры. Джордж Уотерс, друг Спарроу, стоявший за ним во втором ряду, встал на колени и сдёрнул с головы убитого нахлобученное осколком по самые уши кепи. Хлынула кровь, и Джордж Уотерс отшатнулся:
— Мёртв…
— Не дури, парень. На черепе из малейшей раны кровь течёт, как из свиньи резаной. — сержант Хоуз протолкался вперёд и, присев на корточки, похлопал Спарроу по щеке, — Эй, Лилипут, очнись!
Единственный сын Фрэнка и Бланш Спарроу, их надежда и гордость. Не хотела Бланш отпускать его на войну и не отпустила бы, да кто-то подкинул им на крыльцо юбку, после чего Джо, не спросясь, записался в Легион.
— Доктора! Доктора! — заорал, соскакивая с лошади, капитан Хинтон.
Из тыла Легиона под звуки наигрываемой оркестром «Анны-Лори» рысцой прибежал доктор Дэнсон с саквояжем.
— Расступитесь! Дайте ему пространства! — выкрикивал врач, распихивая окруживших тело Джо солдат роты «А».
Доктор привык так говорить, вне зависимости, приглашали его к раненому на свежем воздухе, к больному ли домой. Вокруг пациентов всегда толпились зеваки, пялясь на то, что делает доктор, а то и давая «ценные» советы. Дэнсона порой так и подмывало осведомиться: зачем вы, милые мои, меня звали, если знаете, как лечить, лучше меня?
— Так, все назад. Кто, Пол?
— Сын Бланш Спарроу, док. — мрачно ответил Хинтон.
— Эй, Джо, поднимайся! Пропустишь веселье. — Дэнсон опустился на колени, — Что стряслось-то? Ранение в голову?
— Он мёртв. — не веря до конца в произошедшее несчастье, повторил Джордж Уотерс.
Дэнсон неодобрительно покосился на Уотерса и пощупал пульс Джо. Несколько секунд врач сидел молча, затем медленно накрыл лицо убитого окровавленным кепи с прорехой на донце.
— Бедная Бланш. — вздохнул лекарь, — Как мы ей скажем?
Машинально Дэнсон расстегнул погибшему парнишке верхнюю пуговку мундира, будто тому ещё требовался воздух.
Очередная картечина влепилась в холм за Легионом, метрах в пятистах, не причинив никому вреда. Адам Фальконер, который с вершины бугра пытался по дымам и пальбе у моста понять, что же там происходит, заметил суматоху в рядах Легиона и поехал узнать, в чём дело.
— Что у вас? — осведомился он у Дэнсона.
— Сын Бланш убит. Юный Джо.
— О, Боже!
День начался не очень, но Адам успел уверить себя, что сражения сегодня не будет. Насколько ему удалось рассмотреть суету у моста, стороны перестреливались, но в атаку друг на друга не шли. Его настроение улучшилось, и вдруг — такая весть.
— Бланш не переживёт. — с горечью произнёс доктор, поднимаясь с колен.
Он помнил, как сдала Бланш, когда Джо чуть не умер от коклюша. Тогда Дэнсон боялся, что хоронить вместе с сыном придётся и мать. Товарищи Джо смотрели на убитого, не отрываясь. Смерть не была для них в новинку. У кого-то болезнь унесла сестрёнку, кому-то довелось вытаскивать из реки утопленника, но это было другое. Это была лотерея войны. Глядя на Джо, каждый представлял на месте Лилипута себя: остывающего, окровавленного, обмякшего.
— Несите его в тыл, ребята. — приказал Хинтон, — Поднимай! Осторожнее.
Труп оттащили назад. Хинтон вернулся и раздражённо спросил у Адама:
— Где твой отец?
— Не знаю.
— Ему здесь надо быть, а не ездить Бог знает где! — Хинтон одним прыжком бросил себя в седло.
— Наверно, его задержал Борегар. — сконфуженно предположил Адам.
На траве осталось лежать продырявленное шако Джо.
— Бедная Бланш. — сказал Адам, — Мы в знаменосцы его определили, чтоб поберечь в бою.
Хинтон его не слышал. Капитан поднял руку, указывая на бровку холма, откуда во весь опор мчался всадник:
— Это не Старбак ли? Он!
Адам поднял голову. Действительно, к ним приближался Натаниэль собственной персоной! На мгновение Адаму почудилось, что он видит призрак, а не живого друга, покинувшего их три часа назад. Наваждение рассеялось, стоило привидению выпалить зло: