Полковник Эванс переместился в центр обороны, туда, где за кустами и деревьями нашли укрытие южнокаролинцы Слоана. Несколько застрельщиков вели огонь по синемундирным шеренгам, засев за невысокой оградой, но, насколько видел Старбак, без особого успеха. Враг наступал уверенно, подбадриваемый дробью ротных барабанщиков, мелодиями, наигрываемыми оркестрами в тылу и предвкушением быстрой победы. Артиллеристы Эванса, наконец, смогли продраться сквозь дебри и подтащить две пушки к передовой. Одна из них выстрелила, но ядро, врезавшись в землю перед рядами род-айлендцев, отскочило и перелетело через синемундирную цепь, не причинив ущерба. В ту же минуту картуз северной картечи разорвался на опушке. Звук взрыва устрашающе хлопнул по ушам, словно вселенная дала трещину. Старбак вздрогнул. У моста артиллерийский огонь пугал, но здесь было по-другому. Там обстрел вёлся наугад, а здесь артиллеристы видели, куда целиться, и казалось, что завывающий, как сотня демонов, заряд картечи летит прямо в тебя.
— Застрельщики! — выкрикнул Бёрд, сорвался на фальцет, прокашлялся и более твёрдо повторил: — Застрельщики, вперёд!
Роты «А» и «К» ловко перебрались через ограждение на пастбище. Брякали фляги, скрипели ремни и подсумки. Их задачей было уничтожать застрельщиков врага и прореживать ряды наступающих. Образовав ломаную цепь в сотне шагов от опушки, стрелки открыли огонь. Местонахождение каждого из них обозначили облачка дыма. Сержант Труслоу перебегал от одного подчинённого к другому, а капитан Дженкинс, не удосужившись слезть с лошади, палил по врагу из револьвера.
— Проверьте, заряжено ли ваше оружие! — приказал Таддеус Бёрд остальным восьми ротам.
Очень вовремя и к месту, скептически подумал он, конечно, без его команды никто не озаботился зарядить винтовку или пистолет. Впрочем, этим утром всё было не к месту. Например, учитель, командующий в бою целым полком. Майор громко хихикнул, удостоившись косого взгляда от старшины Проктора. До янки было уже около пятисот шагов. Офицеры синемундирников достали из ножен сабли. Некоторые держали клинки перед собой, другие лихо срубали головы одуванчикам и чертополохам. Двое или трое, подобно Дженкинсу, не пожелали расстаться с лошадьми, за что один тут же поплатился. Его конь, то ли раненый, то ли напуганный, взбесился и понёс всадника, куда глаза глядят.
Майор Бёрд напрасно иронизировал над собой. Кого-кого, а Старбака приказ заставил вспомнить, что Саваж, успевший сегодня пропутешествовать от юноши к полковнику и обратно, так и остался не заряженным. Натаниэль достал пистолет из кобуры, отщёлкнул замок барабана. Вынул из подсумка на поясе шесть бумажных патронов. Скусил с одного пулю, почувствовав солёный вкус пороха на языке. Осторожно начал сыпать в первую камору барабана содержимое бумажного патрона. Укушенная слепнем Покахонтас заржала, шарахнулась в сторону, и большая часть пороха просыпалась на седло. Старбак чертыхнулся, пуля вывернулась из зубов и отскочила от луки в траву. Юноша выругался от души, продул камору и раскусил следующий патрон. На этот раз он так внимательно следил за тем, куда сыплет порох, что глаза заслезились, и зев каморы раздвоился.
Промаргиваясь, Старбак поднял голову. Над строем вражеских солдат реял флаг. Не вражеский. Родной. Звёзды и полосы. Флаг, к которому Натаниэль не испытывал отвращения. Флаг, который никогда и ничего за него не решал. Флаг, в который Натаниэль не мог стрелять, ибо за этот флаг его прадед МакФейл отдал под Брид-Хиллом левый глаз, а в бухте Пенобскотта — правую руку. Отдал, отстаивая этот флаг. К горлу подступил ком. Господи, мысленно воззвал в отчаянии Натаниэль, зачем я здесь? Зачем мы здесь? Лишь сейчас пришло понимание того, что всё это время мучило Адама, осознание невообразимости постигшего их родину несчастья. Старбак смотрел на флаг, не замечая ни пуль, свистящих вокруг, ни рвущейся картечи, ни выпавших из ладони патронов.
— Эй, Нат, ты в порядке?
Адам.
— Не очень.
Адам помедлил, потом спросил:
— Тебя тоже проняло?
— Ещё как.
Проняло, не то слово. Трясущимися руками Старбак сунул револьвер обратно в кобуру. Всё меркло перед беспредельной трагедией целой страны. Собственная жизнь казалась мелкой, банальной и суетной. Всего минуту назад война была для Натаниэля чем угодно: вызовом отцу; приключением, о котором можно будет гордо поведать Салли, но занавес мишуры осыпался, и взору открылся ад. Боже, ведь меня могут убить сейчас, поймал себя на мысли Старбак. И похоронят здесь же, на опушке.