— Шагай, псих, твоя война закончилась.
К кромке леса янки уже согнали с десяток пленных, половина — легионеров, остальные — каролинцы с зуавами. Сидя на земле, они с бессильной злостью наблюдали, как от Булл-Рана идут бесчисленные полки северян, как новые и новые пушки выкатываются на позиции, спеша смять жалкую оборону южан у хижины вдовы Генри.
— Что с нами будет? — осведомился у Старбака один из его товарищей по плену.
Тот пожал плечами.
— Ну да. — недобро оскалился пленный, — Тебе-то чего беспокоиться, да? Ты офицер, тебя они обменяют. Нас же будут мурыжить, пока рак свистнет. А урожай убирать будет некому.
— Нечего было бунтовать, — нравоучительно вставил сержант-янки, — Сами виноваты.
Около часа дня их отвели вниз, к перекрёстку. Янки сосредотачивали силы для могучего удара по холму Генри, и его пока обрабатывала артиллерия. Пушки южан тоже не молчали, и поток раненых к кирпичному дому у перекрёстка, где был устроен полевой лазарет, не иссякал.
Каменный дом у перекрёстка, где разместился полевой госпиталь северян.
Старбака, из-за его лодыжки и пропитанной кровью Ридли формы, впихнули внутрь.
— Да я не ранен! — запротестовал он.
— Док разберётся. — сказал сержант, закрывая за Натаниэлем дверь кухни.
Среди увечных бедолаг в доме Старбак обнаружил и легионеров. Парню из роты «К» оторвало ногу, ещё двое получили по пуле в лёгкое, четвёртый ослеп, а у пятого от нижней челюсти осталась жуткая мешанина из костей и крови.
За кухонным столом, залитым ярким солнечным светом, льющимся из окна, рыжебородый доктор ампутировал солдату-северянину колено. От скрежета пилы о кость у Старбака заныли зубы. Пациент страшно застонал, и помощник хирурга суетливо накапал хлороформа на тряпицу, закрывавшую рот и нос несчастного. С врача и ассистента пот лил в три ручья. Кухня была раскалена, как печь, — вдобавок к зною на плите кипятилась в котле вода.
Доктор отложил пилу и несколькими быстрыми взмахами скальпеля докончил дело. Окровавленную ногу, всё ещё обутую в башмак, столкнул на пол.
— Это не сифилис лечить! — победно провозгласил врач, подмигнув Старбаку, и вытер со лба пот. — А именно этим мы и занимались последние три месяца: лечили сифилис! Южанам не надо было ввязываться в драку. Просто спровадили бы всех своих лярв к нам на Север и подождали, пока мы сами от сифилиса загнёмся. Он жив, нет?
Вопрос был адресован ассистенту.
— Как будто, да, сэр.
— Нашатыря ему. Пусть не раскатывает губу, в рай я его пока не отпускал.
Врач ловко перевязал кровеносные сосуды, обработал то, что осталось от ноги и, покрыв лоскутом кожи, наложил швы. Затем размотал турникетную повязку, пережимавшую бедро во время операции.
— Очередной увечный герой готов! — подытожил он.
— Он не приходит в себя, сэр, — растерянно пробормотал ассистент, водя открытым пузырьком с нашатырным спиртом у носа раненого.
— Дай-ка мне хлороформ.
Вспоров на пациенте брюки до паха, доктор откинул разлохмаченную ткань, обнажив гениталии.
— Восстань, Лазарь![21] — с этими словами доктор полил мошонку пациента хлороформом из поданной помощником бутылки.
Пациент дёрнулся, с рёвом открыл глаза, порываясь сесть. Доктор придержал его, отставил бутылку на соседний столик:
— Покупайте хлороформ! Лучшее патентованное средство со времён Иисуса! Подмораживает тестикулы и воскрешает мёртвых!
Он повернулся к Старбаку, внимательно осмотрел от макушки до пят. Брови его поползли вверх:
— Вы уверены, что живы? Если нет, то сомневаюсь, что вам хлороформ поможет.
— Я даже не ранен. Это чужая кровь.
— Ах, не ранены? Тогда марш на улицу! А то внуки попросят: расскажи, дедушка, как вам северяне вломили, а вам и рассказать будет нечего!
Старбак вышел наружу и припал спиной к стене. Холмы и долины у Булл-Рана, где северяне вот-вот должны были поставить точку во «вламывании» южанам, озаряло горячее летнее солнце. Луг, на котором Эванс задержал северян, был пустынен, если не считать трупов. Невообразимый людской прилив, смывший собранные с бору по сосенке части Эванса, захлестнул холм Генри. Артиллерия перепахивала гребень, а к нему тянулись длинные щупальца синемундирных колонн. Южане же свои пушки отвели назад. Конфедератское ядро одиноко прочертило небо. Старбак невесело усмехнулся. Ещё сражаются. Долго ли? Полкам северян, шагающим по тракту, не было видно конца.
— Эй, ты чего здесь? — заметил юношу надоеда-сержант.