«Воскресенье, 26 мая 1861 года» — накорябал Старбак, прикусив губу от боли в стёртых пальцах. «Салли Труслоу и Роберт Деккер вступили в брак». Поколебавшись, внёс в колонку, где указывался проводивший церемонию священник, своё имя: «Натаниэль-Джозеф Старбак».
— Ты же не священник, так?
Он не слышал, как в хижину вошла Салли, и вздрогнул.
— Господь делает нас теми, кто мы есть. А раз Господь приложил к сему длань, а не лукавый, надо ли тебе знать больше? — с помпой ответил Старбак.
Вышло заумно до отвращения. Присутствие девушки лишало его самообладания, и он пытался укрыться за выспренностью и заумью.
Салли, у которой на щеке уже наливался свежий кровоподтёк от тяжёлой отцовской оплеухи, засмеялась, без труда разгадав его уловку:
— У тебя солидный голос, представительный, скажу тебе. — её взгляд скользнул по Библии, — Я не умею читать. Один тут обещал меня научить, да не научил.
Старбак, похоже, представлял, кто этот «один», и, прежде, чем успел окончательно решить, что в подтверждении не нуждается, неожиданно для себя выпалил:
— Итен Ридли?
— Ты знаком с Итеном? — удивилась она и кивнула, — Итен обещал научить меня читать. Он много чего обещал, но обещаний не сдержал. Пока не сдержал, время-то у нас есть…
— У нас?
Старбака душила ревность. Именно ревность, как бы ни тужился он полагать её обидой за бедняжку Анну Фальконер.
— Мне нравится Итен. — поддразнила собеседника Салли, — Он мне картинки рисовал. Красивые.
— Он — талантливый художник. — признал Старбак с напускным хладнокровием.
Салли встала прямо над ним:
— Итен сулился забрать меня отсюда. Сделать меня леди. Осыпать жемчугом, кольцо подарить. Золотое. Настоящее, не то, что это.
Она выставила палец с кольцом матери и легонько провела им по руке Натаниэля. Сердце его бешено заколотилось. Салли понизила голос до шёпота:
— А, может, ты сделаешь это? А, священник?
— Буду счастлив научить вас читать, миссис Деккер. — как бы со стороны услышал свой ответ юноша.
Он понимал, что должен убрать руку из-под хищного тонкого пальчика. Понимал и не мог. Она околдовала его. Он уставился на палец с кольцом. Света хватало, чтобы прочесть гравировку. «Je t’aime». Недорогое французское колечко для влюблённых, и всей ценности в нём — любовь, с которой оно преподнесено.
— Можешь прочесть, что на кольце написано? — поинтересовалась Салли.
— Могу.
— Прочти мне.
Он посмотрел ей в глаза и потупился. Желание сводило его с ума.
— Так что там написано, мистер?
— Это по-французски.
— И? — пальчик слегка вдавился в кожу.
— Это значит: «Я люблю тебя». — он так и не поднял головы.
Она снова засмеялась и медленно повела линию по его кисти до ногтя среднего пальца:
— Будешь сулить мне жемчуга? Как Итен?
— Буду. — мысленно честя себя тряпкой, угрюмо ответил он.
— Скажу тебе одну вещь, священник…
Он осмелился метнуть на неё исподлобья короткий взгляд:
— Какую?
— У тебя глаза, как у моего отца…
— Да?
— Я ведь не взаправду замужем, так? — она оставила игры, и говорила серьёзно.
Старбак молчал.
— Ты поможешь мне?
В короткой фразе прозвучало беспредельное отчаяние. Природная отзывчивость, помноженная на влечение, смела в душе юноши последние барьеры здравомыслия, и он сказал:
— Да.
— Я здесь больше не могу. Мне надо вырваться отсюда.
— Я помогу. — хрипло уверил девицу Старбак, — Помогу.
Он обещал больше, чем мог себе позволить. Он готов был обещать, что угодно, лишь бы завоевать её доверие. Он хотел было взять её за руку, но девчонка вдруг отпрянула, услышав, как открывается дверь в лачугу.
— А, ты здесь, девочка? — произнёс Труслоу, — Тогда займись ужином. Там дичь в горшке.