— Нам бы поговорить с вами, мистер Бёрд. — вежливо сказал Роберт.
— Э-э… — протянул Бёрд, пытаясь придумать, как бы половчее отправить парочку восвояси.
Ничего не придумывалось, и Бёрд со вздохом посторонился:
— Проходите.
— А лошадь, мистер Бёрд?
— Её я, уж простите, в дом позвать не могу. Не глупи, Роберт. Привяжи её к чему-нибудь.
Молодых людей Бёрд пригласил в гостиную. Здание школы было двухэтажным. Первый этаж имел два входа, один из которых вёл в классную комнату, второй — в жилую часть, состоящую из прихожей, кухни и гостиной. На втором этаже находилась спальня и просторный коридор, из которого по двум лестницам можно было спуститься в класс, либо в прихожую квартиры. В гостиной стояло поломанное кресло, деревянная скамья из церкви и стол, заваленный учебниками вперемешку с нотами.
— Давненько я тебя не видел. — вспомнил, наконец, Деккера Бёрд.
— Шесть лет назад, мистер Бёрд.
— Неужели? Быстро время летит.
Деккеры, если память не подводила Бёрда, улизнули из Фальконер-Куртхауса после того, как выплыло, что глава семейства замешан в неудачном ограблении на роскиллском тракте. По слухам, обосновались в холмах, где, судя по ветхой одёжке Роберта, не благоденствовали.
— Как поживает твой отец?
Деккер рассказал, что папаша сломал шею, упав с понёсшей лошади.
— А я женился. — Деккер, с которого уже накапало, гордо выпрямился у холодного камина и кивнул на девицу, осторожно примостившуюся на краешке вытертого скособоченного кресла, — Это Салли. Моя жена.
— Э-э, поздравляю. — пробормотал Бёрд, чувствуя неловкость.
Смущала его Салли Деккер. Одетая в лохмотья, с мордашкой и волосами, грязными до последней степени, обутая в опорки, скреплённые бечевой, она могла поспорить красотой с любой из леди, выезжающих на прогулки у виргинского Капитолия в собственных колясках.
— Я не его жена по-настоящему! — сварливо отозвалась Салли, прикрывая кольцо на пальце правой рукой.
— Жена. — с достоинством повторил Деккер, — Нас священник венчал, мистер Бёрд.
— Отлично, отлично.
Бёрд подумал о своей молодой жене, ожидающей в кухне, и занервничал. Чего этой парочке от него надо? Знаний? Случалось, что бывшие ученики возвращались к Бёрду, дабы наверстать годы прогулов и лентяйства.
— Я пришёл к вам, мистер Бёрд, потому что мне назвали вас, как того, кто может записать меня в Легион. — объяснил Деккер.
— А! — облегчённо воскликнул учитель, переводя взгляд с честной физиономии парня на хмурое личико его спутницы.
Не пара они, ох, не пара. Бёрд вздохнул. О нём с Присциллой, наверно, болтают то же самое.
— Хочешь записаться в Легион?
— Наверно, да.
Парнишка покосился на Салли, и Бёрд понял, что из этих двоих записать Роберта в Легион хочет, скорее, она. А, может…
— Из-за юбки, да? — спросил учитель, ища подтверждения возникшей догадке.
Деккер опешил:
— Юбки, мистер Бёрд?
— Ну, да. Юбку подбросили? — Бёрд ухмыльнулся, пощипывая бородку, — На крыльцо или ещё куда-нибудь.
— Нет, мистер Бёрд.
По лицу Деккера было видно, что он опасается за рассудок своего бывшего учителя.
— Ясно, ясно.
Бёрд не сошёл с ума. В последние недели многие мужчины, не вступившие в Легион, находили на крыльце или в телеге юбку. Причины, по которым эти люди уклонялись от военной службы, могли быть разными: кто-то кормил большую семью, кто-то хворал, кое-кого из юношей ожидала учёба в колледже и блестящее будущее. Малодушных среди них, по сути, почти не было. Тем не менее, молва всех скопом записывала в трусы. Издевательски преподнесённая в дар юбка являлась чёрной меткой, знаком немужественности и презрения окрестных дам.
— Салли твердит, что мне надо записаться.
— Если он настоящий мужик, пусть докажет. — встряла она, — Все настоящие мужчины идут на войну.
— Я и хотел. Только её отец мне запретил. Он здорово разозлится, если узнает, что я всё-таки записался. Поэтому-то и хочу записаться по всем правилам до того, как попадусь ему на глаза в лагере. Тогда ведь он меня выгнать не сможет, да? А ещё я хотел, чтобы моё жалование могла получать Салли. Можно это устроить, мистер Бёрд?
— Можно. Многие мужья хотят, чтобы их семьи не нуждались, пока они воюют. — Бёрд посмотрел на Салли, вновь подивившись, как такая роза могла расцвести в компостной куче холмов, — Твой отец, что, в Легионе?
— Мой отец — Томас Труслоу.
Любви особенной в её голосе Бёрд не расслышал.
— Труслоу? Боже правый.