— Отходим! — оповестил сержант, — Отходим!
Налётчики потрусили к мосту. Труслоу засел за баррикадой с двумя бойцами, дожидаясь, пока капитан Хинтон переведёт остальных на другой берег по выложенной из гладких планок сбоку от рельсов моста дорожке.
— Шевелитесь же вы! — понукал снизу Фальконер, — Живей! Почему так долго?
— Побеспокоились, чтобы поезд за подмогой не отправился. — ответил Хинтон полковнику уже с его берега.
— Как я посмотрю, здесь всем на приказы плевать! — разорялся Фальконер.
Он скомандовал отход ещё четверть часа назад, и не мог не понимать, что с каждой секундой его авторитет падает всё ниже и ниже.
— Старбак! — рявкнул он, — Приказывал ли я вам отозвать людей с того берега?
— Приказывали, сэр.
— Почему же вы не отозвали?
— Фальконер, это моя вина. — вмешался Хинтон.
— Я отдал приказ тебе, Нат! — не глядя на капитана, с болью в голосе укорил юношу Фальконер и повернулся к мосту.
Группа полковника выбралась наверх. Внизу, у обложенных щепой и чурками бочек, остался лишь Медликотт.
— Зажигай! — скомандовал полковник.
— Труслоу! — взревел Хинтон, — Отходи!
Сержант покинул баррикаду последним. Пересекая мост с сумкой в руке, он сбрасывал планки за собой в воду, делая погоню невозможной. Вслед ему грянул выстрел, и на брошенной баррикаде обозначился дымок. Пуля щёлкнула о рельс и отрикошетила вниз. Ветер пригибал два дымных столба пылающих кострами тендера и почтового вагона к земле.
— Фитиль зажжён! — оповестил Медликотт, карабкаясь наверх.
Огонёк змеился по берегу, сантиметр за сантиметром пожирая бикфордов шнур.
— Быстрей, быстрей! — понукал полковник Труслоу.
С баррикады по сержанту палили беспрерывно, только он уже был вне пределов досягаемости пистолетных пуль. Причина задержки Труслоу и остальных людей Хинтона становилась понятна, стоило лишь взглянуть на туго набитые сумки, однако полковник ни словом не попрекнул ни капитана, ни сержанта. Труслоу вскочил на лошадь, рядом тяжело влез в седло изгвазданный в грязи Медликотт. Прочие участники набега давно сидели на конях, огонёк запала внизу дошёл до щепы вокруг бочек, и Фальконер отдал приказ ретироваться. Отряд съехал с насыпи и направился к холму, с которого спустился в долину. Позади, сквозь деревянные конструкции моста, густо сочился дым, а порох всё не детонировал. Уже на гребне южан догнали несколько пуль, сбив пару веток и не причинив никому вреда.
На вершине Фальконер остановился понаблюдать. На дальнем берегу пламя с тендера и хранилища перекинулось на пассажирские вагоны, обитатели которых, мокрые и жалкие, сбились в кучу подальше от жара. Огонь ревел в длинных вагонах, как в трубах, пока не лопнули стёкла, выбросив жадные огненные языки из окон навстречу падающим с неба потокам воды.
Поезду был конец, без сомнения, но мост, цель набега, стоял целёхонек. Дождь потушил растопку вокруг бочек, а порох в них не успел подсохнуть от костра достаточно, чтобы рвануть.
— Если бы ты выполнил приказ, — горько сказал Фальконер Старбаку, — Нам хватило бы времени заново поджечь заряд.
— Я? — опешил юноша.
— Эй, Фальконер, он-то причём? — возмутился Хинтон, — Моя вина — с меня и спрос!
— Я спрашиваю, Хинтон, с того, кому я отдал приказ. — надменно процедил сквозь зубы полковник, — Приказ получил Старбак, и Старбак приказ не выполнил.
Фальконер пришпорил жеребца. Саратога заржал и понёс полковника прочь.
— Чёртов янки! — буркнул Медликотт, проезжая мимо Старбака.
— Не бери в голову, Нат. — сказал Хинтон, — Ты не виноват, Фальконер успокоится, и я ему всё объясню.
Старбак душила обида. Оказывается, из-за него провалился подрыв моста! Не из-за жадности Труслоу, не из-за безалаберности Хинтона, а из-за него, Натаниэля Старбака! У моста пассажиры, не подозревая о том, что их обидчики близко, слонялись неприкаянно по высокому берегу или пытались разобрать заграждение на рельсах непонятно зачем. От заряда внизу не было видно даже дымка. К Старбаку подъехал Труслоу:
— Брось терзаться, парень. Фальконер привык, что все пляшут вокруг него на задних лапках, а тут эвон как. На Хинтона где сядешь, там и слезешь. Сосед, как-никак. Мне в рожу плевать у него кишка тонка. Знает, что в ответ так харкну, что вовек не отмоется. А ты — самый подходящий козёл отпущения. Тебе в морду он может плевать сколько угодно — ты от него зависишь, значит, будешь утираться и брать под козырёк.