— Немец. Вессельхофт. Я ездил к нему в Вермонт посоветоваться насчёт матушкиных болестей. Он рекомендовал диету из чёрного хлеба с молоком и то, что он зовёт «зиц-бад».
— Сидячие ванны?
— «Зиц-бады», мой дорогой Нат, «зиц-бады». По-немецки, согласись, звучит внушительней. Матушка обещала рекомендациям Вессельхофта следовать неукоснительно. Идёшь?
Не дожидаясь ответа, голый Адам прыгнул в реку, чтобы через мгновение вынырнуть, оглашая окрестности восторженным рёвом. Объяснил, отфыркиваясь:
— Здесь вода до июля не прогревается! Лезь!
— Пожалуй, я отсюда, с бережка посмотрю.
— Да ладно, Нат! Я думал, вы, северяне, крепкие ребята?
— Крепкие, однако не до идиотизма же! — захохотал Натаниэль.
Прорву времени друзья провели в разлуке, а встретились — и словно не было этих месяцев.
— Иди в воду, трусишка! — позвал Адам.
— Спаси, Господи! — решился Старбак.
С шумом, брызгами, как Адам парой минут раньше, рухнул в воду и пробкой выскочил на поверхность:
— Холоднючая!
— Тебе в самый раз! Вессельхофт рекомендует такие ванны принимать каждое утро.
— В Вермонте что, психов не запирают в жёлтые дома?
— Наверно, запирают. — засмеялся Адам, — Вессельхофта не запрёшь. Пациентов у него — пруд пруди. Вступятся.
— Я лучше умру молодым, чем каждый день такую пытку терпеть. — Старбак выбрался на берег и лёг на траву, подставив тело ласковым солнечным лучам.
Адам устроился рядом:
— Так что там с рейдом этим?
Старбак вкратце поведал ему историю бесплодного похода, опустив бойкот, которому его подверг на обратном пути полковник, и сгладив или обойдя острые углы, так что выходило, будто во всём виновата погода. Закончил выводом, что война, по всей видимости, будет похожа на их набег: бестолковой, недолгой и бескровной.
— Войны никто не хочет, Адам. Это же Америка!
Адам поморщился:
— Ты не понимаешь, Нат. Север нас не отпустит. Союз важен для них. — он помолчал, — И для меня тоже.
За узкой полоской реки паслись коровы, тилинькая колокольцами. Адам спросил:
— Ты слышал, что Линкольн объявил призыв семидесяти пяти тысяч добровольцев?
— Слышал.
— Их газеты пишут, что к июлю это количество увеличится втрое.
— Побеждают не числом, Адам.
— Наверное, ты прав. Тем не менее, меня это пугает. Пугает, что Америка погружается в пучину варварства. Пугает, что с каждым днём всё больше тупиц, рассуждающих о будущих потерях так спокойно, будто речь идёт не о человеческих жизнях, а о шахматных фигурах. Пугает, что мои близкие, мои соседи, мой сокурсник, наконец, превратились в гадаринских свиней девятнадцатого столетия… [14]
Адам опёрся на локоть. Взгляд его устремился к горизонту, к зелёным холмам:
— Жизнь и так хороша.
— Люди сражаются, чтобы сделать её лучше.
— Ты говоришь штампами, Нат.
— А за что же, по-твоему, они сражаются? — насупился Старбак.
Адам дёрнул плечом, как бы подразумевая, что ответов — миллион, и ни единого однозначного:
— Сражаются те, кто слишком глуп или слишком горд, чтобы признать, хотя бы частично, свою неправоту. Надо сесть за стол переговоров, Нат, и договариваться. Сколько бы времени переговоры ни заняли: год, два, пять лет… Переговоры лучше войны. Что Европа о нас подумает? Десятилетиями мы надували щёки, дескать, Америка — вершина цивилизации, Америка — благороднейший эксперимент человечества, Америка — то, Америка — сё, а Америка вдруг — хрясь! — и развалилась на две части! И ради чего? Ради прав штатов? Ради сохранения рабства?
— Твой отец с тобой вряд ли согласится.
— Отец… — мягко сказал Адам, — Отец рассматривает жизнь, как игру. Мама говорит, что он так и не повзрослел.
— А ты повзрослел раньше срока?
Немудрящей шутки Адам словно бы и не заметил:
— Я — не мой отец. Не могу я вещи принимать легко. Как бы ни хотел, не могу. Особенно такие серьёзные, как война. — он повернулся к Старбаку, — А ты, говорят, вляпался в неприятности?
— Кто говорит?
Смотреть в глаза прямодушному Адаму было стыдно, словно в глаза собственной совести. Старбак уставился в небо.
— Отец, кто ж ещё. Он писал мне, просил съездить в Бостон к твоему родителю.
— Рад, что ты не ездил.
— Ездил. Твой батюшка беседовать со мной о тебе не пожелал. Я слушал его проповедь. Он устрашающ.
— Всегда таким был. — хмыкнул Старбак.
Зачем Вашингтон Фальконер посылал Адама к преподобному Элиалю? Жаждет избавиться от нахлебника?
Адам сорвал травинку и растёр меж пальцами:
14
В стране Гадаринской Иисус Христос встретил одержимого бесами. На вопрос об имени Он получил ответ: «Имя мне — легион», то есть бесов было неисчислимое количество. Иисус исцелил несчастного, переселив нечистых в стадо свиней, после чего животные сбросились со скалы и погибли.