— Не знаю. На Север?
Он ткнул куда-то в заштрихованное дождём тёмное небо, с отвращением чувствуя, насколько глупо его предложение прозвучало. Салли покачала головой:
— Здесь у меня есть всё, чего я хочу.
— Но…
— Всё, чего мне надо. Слушай, люди ничем от лошадей не отличаются. Есть верховые, есть упряжные. Меня миссис Ричардсон придерживает для особых всадников, тех, кто в состоянии заплатить за покататься на мне, соображаешь? С какой стати мне куда-то идти? Я сыта, обута, одета, у меня вдоволь вина, сигар, и деньжата водятся. И я не собираюсь сидеть здесь вечно. Половина краль, разъезжающих в богатых каретах, начинали, как я, Нат!
Он угрюмо молчал, и Салли рассмеялась:
— Не дуйся. Лучше сними свою саблю, сядь поближе и расскажи мне о вашем этом Легионе. Ридли башку не отстрелили там? Жаль. Помнишь серебряное колечко моей ма? Он ведь украл его у меня.
— Я верну тебе кольцо.
— Не надо. Здесь кольцу не место. Отдай его папаше. Он любил ма. По-настоящему любил.
— Я знаю. Видел его на её могиле.
— Ну да. — она вкинула в рот засахаренную вишенку и забралась на кресло с ногами, — Почему ты назвался тогда священником? Я до сих пор гадаю.
Настал черёд Натаниэля исповедаться. Он описал Салли свой родной дом на Уолнэт-стрит в Бостоне. Тихий семейный дом, пропахший дёгтем, воском и дымом. Тихий не в смысле уюта. Тихий из-за того, что его обитатели передвигались на цыпочках, готовые прыснуть по углам при малейших признаках гнева преподобного Элиаля, а уж гнев этот, будто гнев ветхозаветного Бога израильтян, не заставлял себя долго ждать. На Ричмонд опустилась ночь. Ни Старбак, ни Салли не зажгли свечей. Говорили. О детстве, о любви, о несбывшемся.
— Когда ма умерла, всё пошло наперекосяк. — вздохнула Салли, помолчала и спросила, — Ты твердо надумал остаться на Юге?
— Скорее всего, останусь.
— Почему?
— С тобой быть. — сказал, как бы в шутку, и она отозвалась смешком.
А, правда, почему? Старбак задумался.
— А что мне ещё делать? Священником быть не хочу. Школьным учителем? Потянул бы, но не моё это. В юристы податься — денег нет. Торговать?
Он поджёг третью сигару. Делани не соврал, курение успокаивало.
— И чем собрался торговать, миленький? — саркастически хмыкнула Салли, — У тебя ведь даже моего стыдного товарца нет. Думай, Нат. Сам думай. Никто о нас не позаботится, никому мы не нужны, кроме себя. Ма беспокоилась обо мне, да на свой лад папаша. Только его мечта сделать из меня деревенскую бабу меня не устроила. И я стала тем, кем стала. А чем станешь промышлять ты?
— Этим. — он похлопал по ножнам лежащей на подоконнике сабли, — Я стану солдатом. Хорошим солдатом. Лучшим из всех.
Ещё не договорив, он знал, что сказал чистую правду. Солдатом? Почему нет?
— Я стану знаменит, Салли! Моё имя прогремит на Юге и на Севере, как… как…
Он запнулся, пытаясь найти точное сравнение. Вдруг, словно Провидение решило ему пособить, особняк сотряс громовой удар и темноту за окном расколола ослепительно близкая вспышка.
— Как молния! — победно провозгласил Старбак, — Как молния!
— Солдаты не богачи, Нат.
— За богатством не гонюсь.
— Я стою дорого, Нат.
— Деньги найдутся.
Она пошевелилась, затушила в пепельнице окурок, рассыпавшийся ворохом гаснущих искр. Сладко потянулась:
— Сегодняшнюю ночь тебе подарили. Почему, не имею понятия. Чем-то ты пришёлся ко двору мистеру Делани.
— Наверное.
Сердце колотилось в грудной клетке, как птица. Сколько же он должен Делани? И кто он на самом деле, этот Делани?
— Заведение принадлежит ему?
— Доля. Он подарил тебе эту ночь, целую ночь, до самого завтрака. А что потом?
— Я найду деньги. — голос предательски дрогнул.
— Можно обойтись и без денег. — уронила Салли после паузы.
Дождь выбивал бесконечную барабанную дробь по крыше.
— Как?
— Убей для меня Итена.
— Убить Итена…
Желание убить Ридли снедало его дни и ночи, исступлённо, неотступно. Убить Ридли. Именно этого Старбак и жаждал больше всего на свете, а вот сейчас произнёс вслух и отчего-то оробел.
— Убей для меня его. Убей! Не из-за того, что его милостью я очутилась здесь, Нат. Он врал мне, и я хочу, чтобы, подыхая, этот червяк знал, из-за кого он отправляется в пекло раньше срока. Сделай это для меня, Нат!
Прав был отец, отрешённо думал Старбак, один грех тянет за собой гроздь других, и у ангела, заносящего их на скрижали, чернилам не суждено засохнуть без дела в чернильнице. Есть ли надежда спасти душу тому, кто намерен убить человека? Или он обречён вечно гореть в озере огненном посреди преисподней? А ведь так легко встать, взять саблю и уйти в дождь. Легко и невозможно. Господи, взмолился он, спаси меня, и, клянусь, я не буду грешить! Никогда! Голос донёсся до него, и Старбак не сразу осознал, что говорит он сам: