— Убью. Убью.
— Сейчас перекусишь, миленький, или после?
Я стану, как молния, ожесточённо твердил про себя Старбак, будто заклинал то ли Бога, то ли дьявола.
Как молния.
Часть третья
9
Приказ Легиону выступать к железнодорожному узлу Манассасу пришёл через три дня после возвращения Вашингтона Фальконера из Ричмонда. Адресовано послание было старшему офицеру «полка округа Фальконер», как если бы командование слыхом не слыхивало ни о Легиона, ни о его упрямце-командире. Впрочем, просьбу Фальконера о присоединении Легиона к борегаровской Армии Северной Виргинии удовлетворили. К приказу прилагалась записка от генерала Ли, где он выражал сожаление, что не в его власти распределение участков ответственности в армии Боргара, ибо, по его глубокому убеждению, полк округа Фальконер, не обученный взаимодействию с другими подразделениями, может быть нацелен лишь на решение отдельных единичных задач. «Отдельные единичные задачи» распалили воображение Фальконера, пока Пилхэм сухо не пояснил ему, что под «отдельными единичными задачами» обычно подразумевается охрана дорог, складов, обозов и пленных. Ничего другого, заметил обиженный полковник, он от болванов из Ричмонда не ждал, но боевой генерал, вроде Борегара, оценит Легион по достоинству. Главное, успеть добраться до Манассаса прежде, чем война окончится. Северяне переправились через Потомак и медленно продвигались вперёд. Ходили слухи, что Борегар планирует обойти захватчиков и разгромить фланговым ударом. Судачили также, что, если после такого поражения Линкольн не запросит мира, то Борегар форсирует Потомак и захватит Вашингтон. Фальконер за возможность въехать на Саратоге по ступеням в недостроенный Капитолий готов был простить Ричмонду любые оскорбления, и ради претворения его мечты в жизнь Легион был поднят за два часа до зари сворачивать лагерь. Увы, быстрых сборов, на которые рассчитывал Фальконер, с последующим маршем к железнодорожной станции в Роскилле, не вышло. Собраться оказалось делом хлопотным, чреватым кучей накладок. Никто не озаботился доставить из кладовых «Семи вёсен» хранившуюся там большую часть амуниции. Одиннадцать купленных Фальконером чугунных печей требовалось разобрать и подготовить к транспортировке.
Весть о том, что Легион выступает в поход, разнеслась по окрестностям, и жёны, матери, любимые ринулись в лагерь. Бойцам, и без того обвешанным ранцами, сухарными сумками, оружием, флягами, одеялами, подсумками, несли шарфы, носки, револьверы, закатки, кофе, бисквиты и Бог знает, что ещё. Солнце начинало припекать, за печи ещё и не брались, одна из обозных лошадей потеряла подкову, Вашингтон Фальконер бесился, Птичка-Дятел хихикал, а майор Пилхэм заработал разрыв сердца.
— О, Господи! — испуганно воскликнул капельмейстер Литтл, как раз жаловавшийся Пилхэму на недостаточность выделенного оркестру в фургоне места для размещения инструментов, когда у майора в глотке что-то заклокотало, он судорожно хапнул воздух и рухнул из седла.
Вокруг неподвижно лежащего офицера сгрудились легионеры.
— Чего толпимся? Работы непочатый край! Ну! — Фальконер, разгоняя подчинённых рукоятью кнута, протолкался к телу майора, — Позовите доктора Дэнсона! Дэнсон!
Дэнсон констатировал смерть:
— Как свечка. Пшик — и готов. — поднявшись с колен, доктор спрятал в карман стетоскоп и прищурился, — Смерть в начале. Плохая примета для Легиона.
— Чёрт! — выругался Фальконер и рявкнул на остановившегося у трупа рядового, — За работу, парень, чего встал!
Повернувшись к доктору, полковник сказал спокойнее:
— Надо сообщить сестре Пилхэма.
— На меня не рассчитывайте. — отбоярился Дэнсон.
— Проклятье! Он, что, не мог сражения дождаться, чтобы умереть? Адам, для тебя есть поручение!
— Мне ведь приказано в Роскилл ехать, сэр?
— Итен съездит.
— Он возится с перевозкой амуниции.
— Да у чёрту Роскилл, Адам! Скачи к мисс Пилхэм. Мои соболезнования и прочее. Ну да сам сообразишь, что сказать. Прихвати цветы… Да, и Мосса с собой возьми! Сообщать о кончине близких — его прямая обязанность!
— А потом мне, что, в Роскилл ехать?
— Старбак поедет. Объяснишь ему, что делать.
Натаниэль больше не числился в любимцах полковника, с тех самых пор, как ночь напролёт шлялся невесть где, а, появившись к завтраку, не пожелал объяснить, где был.