Вновь оказавшись под дождем, я подумал: каких-то четыре жалких шиллинга! Вот мерзкий жадюга! Он наверняка дал Кэти за нее не больше одного шиллинга шести пенсов. Три пинты пива за картину с рыбацкой лодкой!
Не знаю почему, но я был уверен, что она придет ко мне снова на следующей неделе. Она действительно пришла в четверг, в то же самое время, и на ней была все та же одежда: летнее платье под коричневым зимним пальто, пуговицы которого она никак не могла оставить в покое. Это выдавало ее беспокойство. По дороге она пропустила стаканчик-другой, и перед тем, как войти в дом, зашла в уборную во дворе. Тогда я поздно вернулся с работы и еще не успел допить чай, поэтому предложил ей присоединиться ко мне. «Мне не хочется, — последовал ответ, — я уже недавно выпила чашку».
Я насыпал в камин уголь. «Садись поближе к огню. Этим вечером на улице подморозило».
Она кивнула в знак согласия, а потом посмотрела на картину с рыбацкой лодкой, которая снова висела на прежнем месте. Я этого ожидал, и мне было любопытно, что она скажет, когда увидит ее, но она ничуть не удивилась. Это меня несколько разочаровало. «Я сегодня у тебя не задержусь, потому что ко мне должны прийти в восемь», — вот и все, что она сказала. И ни слова о картине.
«Не беспокойся. А как у тебя дела на работе?»
«Отвратительно, — беззаботно ответила она, как будто мой вопрос оставил ее равнодушной. — Меня уволили за то, что я послала к черту начальницу».
«О!» — сказал я. Я всегда говорю «О!» чтобы скрыть свои чувства. Однако я часто произношу это просто так, когда и скрывать-то особенно нечего.
Мне подумалось, что может быть, она хочет пожить у меня, потому что потеряла работу. Я не был бы против. Она могла бы не стесняться и попросить меня об этом. Но я все же не захотел предлагать ей первый, хотя возможно, поступил неправильно. Кто знает? «Мне очень жаль, что ты осталась без работы», — только и сказал я.
Она опять взглянула на картину и произнесла: «Можешь дать мне взаймы полкроны?»
«Конечно», — ответил я, полез в карман, достал полкроны и протянул ей. Пять пинт пива. Она не знала, что ответить, и только постукивала ногами в такт музыке, звучащей у нее в голове. «Большое спасибо».
«Не думай об этом», — ответил я с улыбкой. Я даже не забыл купить специально для нее пачку сигарет на случай, если она захочет закурить. Это говорит о том, как я ждал ее возвращения. «Курить будешь?» — предложил я, и она взяла одну, и, чиркнув спичкой о подошву, зажгла ее. Я даже не успел дать ей огоньку.
«Я отдам тебе эти полкроны на следующей неделе, когда мне заплатят». Странно, подумал я. «Я нахожу новую работу сразу после того, как теряю старую», — добавила она, предвосхитив мой вопрос. «Поиски не займут много времени. Сейчас идет война, и поэтому работы полно. И деньги платят хорошие».
«Полагаю, все фирмы скоро перейдут на военные заказы». Мне пришло в голову, что она могла бы потребовать от меня деньги на содержание, ведь официально мы до сих пор были женаты, — вместо того, чтобы приходить ко мне и занимать каждый раз по полкроны. Это было ее право, и я не мог бы ее упрекнуть в этом. Но если бы она так со мной поступила, мне не удалось бы пополнять свои скромные сбережения. За все те годы, что я прожил один, я сумел отложить несколько фунтов. «Ну, мне пора», — сказала она, поднимаясь и поправляя пальто.
«Ты уверена, что не хочешь чаю?»
«Нет, спасибо. Я хочу успеть на троллейбус, чтобы добраться до Снейтона». Я поднялся, чтобы проводить ее до двери. «Не беспокойся. У меня все нормально». Пока она стояла, поджидая меня, она не сводила глаз с картины, висящей над сервантом. «Это очень красивая картина. Хорошо, что ты повесил ее на прежнее место. Мне она всегда очень нравилась».
Я вспомнил старую шутку: «Да, но она — последняя из флотилии».
«Вот потому-то я ее и люблю». И ни слова о том, что продала она ее всего за восемнадцать пенсов.
Удивленный этими словами, я проводил ее до двери.
Она приходила ко мне каждую неделю, пока продолжалась война, всегда в одно и то же время, в четверг вечером. Мы недолго беседовали о погоде, о войне, о ее и о моей работе, — в общем, ни о чем. Иногда мы сидели в разных местах комнаты и смотрели на огонь, я — у камина, а Кэти — немного поодаль, за столом, как будто она только что поела; мы оба молчали, и даже не чувствовали из-за этого неловкости. Иногда я угощал ее чаем, иногда — нет. Сейчас мне кажется, что мне стоило бы угощать ее пинтой пива, но тогда я ни разу этого не сделал. Да и не думаю, что ей хотелось у меня выпить, потому что она меньше всего ожидала, что я буду наливать ей.