Фрэнки сразу понял это. В подобную ситуацию мы попадали и прежде. Теперь уже многие из нас пострадали от камней. Некоторые попадали. У кого-то был подбит глаз. У меня голова была в крови, но я не обращал тогда на это внимания, потому что тогда я больше боялся крепких отцовских кулаков, чем крови и небольшой боли. («Ты что, снова связался с этим Фрэнки Буллером? — Удар. — Ты забыл, что я тебе говорил? Никогда больше с ним не играть, так? — Удар. — А ты поступил наоборот, да? — Удар. — Ты будешь дружить с этим кретином Фрэнки, пока не станешь таким придурком, как и он?» — Удар, еще удар…)
Наши ряды дрогнули. В моих карманах почти не осталось камней, а рука болела от того, что я их кидал.
«Ну как, будем заряжать?» — спросил Фрэнки.
На его слова существовал только один ответ. Мы были вместе с ним, всегда готовые броситься в бой, когда он приказывал. Быть может, он заставлял нас оказываться в этих опасных ситуациях, когда уже нельзя было повернуть назад, только для того, чтобы испытать прекрасное ощущение славной победы или достойного поражения.
«Да!» — кричали мы в один голос.
«Тогда начинай», — выкрикивал он так громко, как только мог.
«ЗАРЯЖАЙ!»
Своими большими шагами он пробежал сотню ярдов всего за несколько секунд, и вот он уже перелазит через изгородь. Парни из Содома забрасывали его камнями, которые со звоном ударялись и отскакивали от его каски. У нас не было импровизированного копья и каски, сделанной из крышки мусорного бака, поэтому мы продвигались вперед медленнее, стараясь прицеливаться как можно лучше в наших врагов, которые находились вверху, на железнодорожной насыпи, чтобы не тратить понапрасну последние камни.
Когда мы перелезли через ограду справа и слева, Фрэнки уже наполовину забрался на склон горы, и был всего лишь в нескольких ярдах от противников. Он бежал изо всех сил, чтобы поскорее окружить их, и размахивал теперь уже перед их лицами своим грозным стальным копьем. Мы подкрались незаметно к ним с обеих сторон, а потом внезапно бросились на них с обоих флангов, добежав до железнодорожных путей на одном дыхании, чтобы пополнить запас «снарядов», пока Фрэнки мордовал их спереди. Они дрогнули и кинулись бежать вниз по другой стороне склона, а затем — по улицам Содома, прячась в своих домах из красного кирпича, двери которых были уже ободраны и поцарапаны. Ходили слухи, что в ванных комнатах жители Содома хранят уголь (мы в глубине душе завидовали им, потому что держать ведро угля рядом с кухней очень удобно) и развешивали рыболовные сети в саду перед домом.
Женщины с нашей улицы ругали Фрэнки последними словами за то, что он подстрекал их детей ввязываться в драки, после которых они возвращались домой с синяками и ссадинами, в порванной одежде, а то и с разбитой головой. Они прозвали его Зулусом, однако он воспринял это прозвище как должное, потому что считал, что оно говорит о его дерзости и отваге. «Ну почему ты опять гонял по улицам вместе с этим чертовым Зулусом?» — спрашивала мать своего сына, разрывая старую отцовскую рубашку на бинты, чтобы перевязать его. И она сразу представляла себе Фрэнки, в каске из крышки от мусорного ведра, который с диким выражением лица размахивал штыком и прыгал на месте, перед тем, как повести в бой свою ораву мальчишек.
Когда противники попадали к нему в плен, он привязывал их к дереву или к столбу, а затем заставлял своих ребят устраивать вокруг пленника победный танец. Во время этого представления, в котором и он сам часто принимал участие в своих прочных доспехах, он, разжигал костер и говорил, что теперь замучает пленников до смерти. Однажды в своих угрозах он зашел настолько далеко, что один из нас побежал и позвал его отца, чтобы тот поговорил с сыном и освободил военнопленных. И тогда мистер Буллер и еще два человека, в том числе мой папа, живо спустились по мосту, перепрыгивая через ступеньки. Невысокий, коренастый, чернобровый Крис и лысый Буллер с отвислыми усами бегом пересекли поле, но, когда оказались на месте «пыток», готовые задать трепку Фрэнки, то обнаружили только затушенный костер и двух жутко перепуганных пленников, все так же привязанных к дереву, но, впрочем, совершенно невредимых. Дело в том, что тот же самый мальчишка, который поднял тревогу взрослых, пробрался назад в лагерь Фрэнки и предупредил его об опасности.