Себряков, отъехавший в опасное для империи время в Новохоперскую крепость лечить свой геморрой с лихорадкой в придачу, был предан суду, который, однако, окончился для него вполне благополучно — высочайшим помилованием.
Наградой Луковкину были чин армейскою полковника, Золотая медаль с портретом императрицы, должность судьи войсковой канцелярии и, конечно же, «уважение сограждан» — ценили в России преданных престолу людей.
Ох, и трудна же была служба на Царицынской линии, протянувшейся на сотни верст от донской Качалинской станицы до Астрахани. Еще со времен Елизаветы Петровны на всем этом степном малолюдном пути отправляли донцы почтовую гоньбу. И в метель, и в дождь, и в холод, и в зной впрягали они своих отощавших лошадей в тарантасы и кибитки, чтобы докатить какого-нибудь чванливого курьера или важного чиновника до соседней станции. Животные, изнуренные беспрерывной ездой и бескормицей, уныло тащились по разбитому или заснеженному тракту, вызывая раздражение нетерпеливых пассажиров, безжалостно отпускавших оплеухи и зуботычины невинным кучерам. Поэтому и ожидали казаки смену себе, как награду за невыносимые муки.
— Удивляюсь я, — сочувствовал царицынский комендант И. Циплетев очередному атаману линейцев, — почему Войско Донское так долго терпит и не просит Военную коллегию об устранении от таких тягостей. Истинно бедные казаки жалости достойны.
Особенно трудным выдался семьдесят четвертый год. Окрестные крестьяне бунтовали. На почтовых дорогах усилился разбой. Многие казаки загнали своих лошадей и, не вынеся царской службы, переметнулись на сторону самозванца. Наказной атаман Сулин понял, что дальше тянуть нельзя, собрал кое-как команду в шестьсот человек и, вручив ее под начало старшины Василия Перфилова, отправил на линию на смену той, что уже отмыкала свой срок. И надо сказать, пришла она вовремя. Мятежники подходили к Царицыну, а защищать его было некому. В распоряжении коменданта Циллетева находилось всего четыре гарнизонных роты и три сотни вооруженных добровольцев. Пугачев же вел за собой не менее пяти тысяч человек, одушевленных недавней победой на реке Пролейке, описанной А. С. Пушкиным. Это привело «город в такой страх, что едва мог колеблющийся народ бодрствовать и мужаться». В самую горячую пору работ по укреплению оборонительных сооружений крепости некоторые обреченно говорили:
— Напрасно трудимся, скоро все достанется батюшке Пугачеву.
Поэтому комендант был рад прибытию Василия Перфилова с казаками. С ним у него сложились доверительные, дружеские отношения, окрепшие в условиях серьезной опасности, нависшей над городом и его жителями.
Скоро за стенами Царицына собрались полки донских старшин Василия Майкова, Федора Кутейникова, Василия Грекова, Григория Поздеева, Афанасия Попова, Карпа и Михаила Денисовых{119}.
На исходе дня 20 августа повстанцы подступили к Царицыну и со стороны линии открыли артиллерийский огонь. Из крепости ответили тем же. Дуэль продолжалась недолго. Перед заходом солнца Пугачев приказал отвести войска на ночлег к речке Меченой, протекавшей в десяти верстах от города. Во время их отступления казаки сделали вылазку и атаковали мятежную конницу. В происшедшей схватке Федор Кутейников был ранен копьем в левый бок и грудь, «близ правой титьки». Сброшенный с коня, он был взят в плен и отправлен в обоз самозванца. Полк его дрогнул, попятился, смешался. Хорунжие Крапивин и Терентьев[4], служившие под началом Василия Грекова, преклонили перед мятежниками хоругви и увлекли за собой до четырехсот своих товарищей. Случай этот поверг командиров в уныние. Они потеряли веру в своих подчиненных, еще недавно являвших примеры храбрости и отваги в сражениях с татарами и турками. Но то были внешние враги. Гражданская война все перевернула с ног на голову.
Наступила ночь. Воцарилась тишина. Войсковые старшины собрались вокруг стола, освещенного желтым огоньком сальной свечи. Корявые строки горького признания вылились в рапорт царицынскому коменданту.
«К несчастью общему я погашению славы, нажитой кровью всего войска Донского, из находящихся при нас подкомандных некоторые показали такую трусость, что…. мы об истреблении казаками злодея надежды не имеем. И хотя еще большая половина осталась с нами, но что последует от них, сказать никак теперь не можно. От истинного нашего сердца господа Бога просим, чтобы он даровал им прежнюю храбрость»{120}.
4
Тот самый Терентьев, который отличился в сражении против татар на реке Калапах под началом М. И. Платова.