Иван долго ехал молча, борясь со своими сомнениями. Наконец решился, как отрезал:
— Нет уж, батюшка, не говори лучше, что задумали и положили сообща, тому и быть — отменить никак нельзя!
Пугачев оглянулся и, видя, что казаки несколько поотстали, хлестнул свою лошадь.
— Прощай, Иван, оставайся! — и, свернув с дороги, хотел ускакать в степь.
— Ушел! Ушел! — испуганно закричал Творогов и кинулся в погоню.
Иван нагнал беглеца, хотел было схватить за ворог, но тот плетью ошпарил морду его лошади. Она отскочила в сторону сажен на десять. Он снова бросился догонять. И настиг-таки его, но Емельян Иванович повторил удачливый прием. Тем временем наперерез ему уже мчались казаки Железнов и Астраханкин. Понимая, что убежать не удастся, он спрыгнул на землю, рассчитывая укрыться в камышах. Преследователи тоже спешились. Завязалась борьба. Подоспевший Федульев помог задержать Пугачева.
— Как вы посмели поднять руки на своего императора, — тяжело дыша и бранясь, кричал Пугачев, — за это воздастся всем!
— Пусть воздастся, но ты нас больше не обманешь, — зло хрипел Творогов, связывая как-то сразу обмякшего пленника.
Пугачев горько заплакал, потом стал божиться, что не уйдет больше, просил развязать ему руки. Казаки согласились, посадили его на ту же самую клячу, которую совсем недавно он выбрал сам, и повезли дальше, отправив на форпосты и в Яицкий городок с известием, что самозванец арестован{130}.
Может, потому и плакал Емельян Иванович, что позднее других осознал, сидя на кляче, нелепость своей роли? Ведь умный от природы был человек. Заинтересованных зрителей уже не осталось, а он продолжал играть. Смешно и глупо. И оттого горько.
Переночевав на берегу небольшой речушки и отъехав от нее верст пятнадцать, остановились покормить лошадей. Заметив оплошность одного малолетка, положившего возле себя саблю и пистолет, Пугачев схватил их и устремился на Творогова и Чумакова.
— Вяжите старшин! — кричал он.
Казаки всполошились, повскакивали с мест.
— Кого вязать? — насмешливо переспросил Федульев, бесстрашно наступая на Пугачева.
— Тебя! — ответил тот, обложив смельчака выразительным мужицким матом.
Пугачев спустил курок — пистолет дал осечку.
— Братцы, не робейте! — подбадривал казаков Федульев.
Казаки окружили низложенного предводителя, размахивающего саблей. Бурнов ударил его в бок тупым концом копья. Чумаков кинулся на него сзади и схватил за руки. Пугачев был обезоружен, связан и посажен в телегу, на которой ехали его жена Софья и сын Трофим, неутешно рыдавшие вторые сутки. Емельяна Ивановича привезли в Яицкий городок и сдали под надзор тамошнему коменданту. Маршрут замкнулся 15 сентября 1774 года — роковое стечение обстоятельств.
— Что ты за человек? — спросил его капитан Савва Маврин.
— Донской казак Емельян Иванов Пугачев, — ответил арестованный самозванец, — согрешил я, окаянный, перед Богом и ее императорским величеством и заслужил все муки, какие на меня возложены будут, — и, помолчав, добавил, — снесу их терпеливо.
Спектакль кончился. Перемешалась в нем трагедия и комедия, драма и фарс. И неудивительно такое переплетение жанров — ведь продолжался он 365 дней, целый год! Занавес опустился. Петр Федорович ушел снова за кулисы истории. На сцене остался хорунжий из Зимовейской станицы Емельян Иванович Пугачев, закованный в ручные и ножные кандалы. Свет померк. Но еще не погас…
Императрица приказала доставить Пугачева в Москву. Его посадили в клетку, установленную на телеге, и под усиленной охраной пехоты, казаков и двух орудий отравили сначала в Симбирск, где находился штаб графа Петра Ивановича Панина. Ехали днем и ночью, освещая путь факелами. Командовал конвоем генерал-поручик Александр Васильевич Суворов, прибывший к театру военных действий за две недели до пленения самозванца. Этот сюжет вдохновил Татьяну Назаренко на создание исторически достоверной картины, воспроизведенной в наши дни на страницах популярных молодежных журналов. Еще недавно такое соседство на одном полотне заступника народного и знаменитого полководца в роли душителя крестьянского восстания казалось просто невероятным. Не случайно же авторы школьных учебников и популярных книг о наших героях оставляли этот эпизод за пределами своего внимания, как будто правда двухсотлетней давности могла поразить цинизмом юные сердца, а лицемерие, возведенное в ранг государственной политики, воспитать активных строителей «светлого будущего». История их соединила на заключительном этапе кровавого пира и негоже историкам их разъединять. Художница поняла это раньше ученых. Между прочим, сам генералиссимус очень гордился тем, что на его долю выпал жребий внести вклад в дело «умиротворения» бунтующего края, причем не сладкими словами — силой оружия российского.