Завтра я отплываю в Америку вместе с новобранцами и вернусь через несколько месяцев. Они слишком зелены и плохо подготовлены к такой экспедиции, хотя я никогда не скажу этого Лафайету, ибо он отличный парень и заслуживает того, чтобы руководить остальными. Во время плавания я не буду скупиться на советы в меру своих знаний и надеюсь помочь им, когда они обратятся к Конгрессу, ибо им понадобится не только идеализм, чтобы занять собственное место в великой борьбе.
Другая причина — Виктор де Луни. Лишь дружба с Лафайетом могла побудить его к этому необдуманному поступку, и я невольно вспоминаю наш разговор в Мирандоле, когда он впервые спросил меня об Америке и я не стал разочаровывать его. Он единственный сын, очень любим родителями, но обладает характером, который не годится для этой гнусной войны. Надеюсь, мне удастся взять его с собой, когда я буду возвращаться домой. Полагаю, Лафайет будет за то, чтобы стоять до конца.
Итак, мне удалось отговорить Вивиан от поездки в Америку, зато я отправляюсь туда сам. Если раньше она меня ненавидела, то теперь будет испытывать отвращение. Похоже, такова моя судьба — поступать правильно и заслуживать за это презрение. Но я убежден, что поступил справедливо по отношению к этим молодым людям. Она относилась к этому парню с нежностью сестры. Его ответные чувства достойны ее, и, как тебе хорошо известно, я по опыту знаю, какие порывы молодого человека можно считать братскими, а какие нет.
Может, племяннице захочется поговорить обо мне с тобой, пока меня не будет. Рассказывай то, что считаешь уместным, но, ради всего святого, умоляю тебя — не вспоминай о том далеком Рождестве, которое я провел дома, перед тем как отправиться за границу.
Меня мучает огромное чувство вины и угрызения совести, когда я оглядываюсь назад, однако за последние несколько месяцев я как-то научился вспоминать это без той сильной боли, которая не давала мне покоя многие годы.
Скажи Вивиан, что я буду ей писать, но она не обязана отвечать (для тебя я прилагаю два адреса — в Честере и Филадельфии). Я понимаю, что был суров и холоден с Вивиан с самого начала, хотя и думал, что защищаю ее, но теперь уже слишком поздно что-либо менять. Оставляю ее под твоей опекой, которая всегда оказывалась нежнее моей. Попрощайся с ней за меня и до нашей встречи прими благодарность своего любящего племянника.
Жюль де Шерси».
Он всю ночь пролежал с открытыми глазами, жалея, что не может найти нужных слов, чтобы написать Вивиан. Но, встав утром, взял ручку и написал нечто другое. Затем, доверив всю свою почту хозяину и велев отнести письмо для Онорины на постоялый двор, где жила его подопечная, он отправился к докам.
Его последнее письмо имело парижский адрес.
«Моя дорогая Джина,
пока я пишу эти строки, меня беспокоит мысль, что ты больше никогда не позволишь обращаться к тебе столь сердечно. Помните, я однажды говорил, что твоим единственным соперником в моих привязанностях является Америка, и ты мудро предупредила меня искать любовь ближе к дому. Будь что будет, но я боюсь, что Америка одержала верх — не могу сказать, надолго ли. Я хотел найти время, чтобы обсудить это с тобой, но мне пришлось срочно уехать из Парижа по семейному делу, и теперь я нахожусь в Испании с некоторыми преданными людьми, которые отправляются в Соединенные Штаты. Я решил поехать с ними.
Вряд ли я там задержусь, но знаю — мое отсутствие тебе не понравится, поэтому бесполезно приносить любые извинения. Тем не менее я их приношу, ибо мне жаль прежде всего самого себя: теперь мне будет не хватать твоего очаровательного общества, а рядом вряд ли найдется душа, достойная того, чтобы слушать ее так, как я всегда слушал тебя.
Я вижу, как ты пожимаешь плечами, улыбаясь в своей неподражаемой манере, и собираешься разорвать это письмо. Прочти его, прежде чем так поступишь, ибо я собираюсь кое в чем признаться. Я был мертв, когда встретил тебя, и пребывал в таком состоянии уже много лет. Если я теперь испытываю хоть малейшее человеческое тепло, то оно возникло благодаря тебе. Наша связь была исключительно неравной: все выгоды достались мне, в любой стычке побеждала ты, а я проигрывал. Я покидаю Францию, чтобы снова взяться за оружие, но я никогда не встречу более изощренного противника, чем ты. Если ты напишешь по прилагаемому адресу и только ради того, чтобы упрекнуть меня, я с удовольствием приму твои колкости. Все, что идет от тебя, доставляет мне истинное удовольствие.