– Нет – ветроустановкам на острове Йе!
Когда крики стихли, он первым похвалил свою бывшую любовницу:
– Браво, Элиана, браво, моя дорогая! То, что вы тут организовали, страшно забавно!
– Ах вот как! – воскликнула Элиана. – Притворяетесь, будто вам весело. Так вот, я вам сообщаю, что вы обычный говноед.
Артюр дернул ее за руку, чтобы она успокоилась:
– Мама, прошу тебя, без грубых слов!
– Я знаю, что говорю, мой мальчик.
И, вскинув голову, она обратилась ко всем, кто был в кафе:
– Впрочем, моя программа еще не кончена. И сейчас я приглашаю вас последовать за мной, чтобы принять участие в краткой церемонии… скажем, в перформансе, который лучше, чем любые слова, продемонстрирует мою точку зрения на это общество. – И, указав пальцем по очереди на Марка, Фарида, Ольгу и Сиприана, она уточнила: – На их общество. Вы увидите, что такое подлинная смелость.
Элиана опять обратилась к Флёр и Артюру, пригласив их встать. Она указала на выход, предложив молодежи, сидевшей вокруг нее:
– Идемте, вам это будет интересно. Тут ходу минут пять, не больше.
Обладатели проколотых ушей и носов озадаченно переглядывались. Несколько человек, тех, что были ближе всего к ее столику, наконец решились, а к ним потянулись и другие из разных углов кафе. Бунтарка совершенно спокойно бросила Менантро, словно для того, чтобы он тоже решился пойти:
– Вы увидите, что это имеет некоторое отношение к Рембо.
Марк выразил полную готовность последовать за ней. Как только его бывшая сотрудница заговорила про «перформанс» и «смелость», он испугался, как бы она не задумала публично совершить самоубийство, что имело бы крайне неприятные последствия. Эта женщина – сумасшедшая, нужно помешать ей сделать непоправимую глупость. И он пошел следом за Элианой, пригласив с собой Ольгу и Фарида. К ним присоединились студенты, проводящие здесь каникулы, и несколько туземцев, которым было нечего делать. Инструктор парусной школы подхватил кресло Сиприана и покатил его по набережной Пор-Жуэнвиля в неизвестном направлении, которое было ведомо пока только бунтарке.
5
Рыбацкие суда покачивались на спокойной, поблескивающей воде, в которой плавали пластиковые бутылки. Яхтсмены направились к своим машинам, загруженным свертками парусины. А небольшая процессия, возглавляемая Элианой, пошла от гавани через Пор-Жуэнвиль по дороге Святого Спасителя. Журналистка, вся напряженная, с сосредоточенным, прямо-таки непроницаемым лицом шагала в одиночестве. Шедшая за ней группа ребят вела вполголоса общий разговор, прерываемый взрывами смеха, и каждый из них давал свою интерпретацию сцене в «Корсаре». Несколько студентов окружили страшно довольного Марка Менантро, который описывал им этапы своей карьеры и заодно давал советы касательно стратегии развития компании. Фарид, шедший рядом с ним, беседовал с Артюром, который пытался оправдать поведение матери:
– Не понимаю, что с ней сегодня приключилось; у нее как будто крыша поехала! Она не может смириться с тем, что ее выгнали с работы.
– Я ничего против нее не имею. Но она меня всегда ненавидела.
– Характер у нее отвратный.
– Да, но это твоя мать, и ты должен помочь ей.
У старой каменной стены, возведенной методом сухой кладки, девушка с пирсингом в носу беседовала со своим приятелем, противником генетически модифицированных продуктов, томящимся от скуки, которая иногда охватывала этого юного бездельника. Она старалась заинтересовать его представлением для детей, в котором она участвовала:
– Возможно, я смогла бы добиться небольшой роли и для тебя.
– Why not? Вечером пойдем купим пару упаковок пива и слегка расслабимся… А завтра сделаем налет на супермаркет и устроим большую жратву. Хочешь пойти?
– Нет, мне нужно учить роль. Мы начинаем на следующей неделе в предместье Нанта. Было бы здорово, если бы ты пришел.
– Why not? А ты знаешь, что предки отдали мне свою старую тачку?
– Нам очень нужна поддержка. Просто страшно смотреть, до чего людям плевать на культуру.
Процессия проходила вдоль ряда белых домиков с черепичными крышами и синими ставнями. В палисадниках цвели гортензии. Ольга, чуть отстав от всех, говорила с Флёр.
– Значит, получается, вы принадлежите к тем самым хакерам, которых пытается подгрести под себя Менантро?
– Я просто стараюсь сдвинуть дело с мертвой точки. Под предлогом, что мы пираты, нас полностью исключили из рынка информатики. Но нам же нужно найти свое место!
– Может, начнете с того, что будете уважать существующие правила?
– Но у нас по крайней мере есть нравственные установки! И есть цель – более гуманный Web! И эти принципы должны стать всеобщими. Но мы можем подумать насчет союзников. Вы нам оказываете материальную помощь, а мы боремся с вирусами, помогаем обеспечить защиту ваших программ.
– Вообще-то официально это противоречит моим принципам. Но я всегда готова к дискуссии. Вот моя визитка.
Завершал процессию Сиприан, которого катил в кресле инструктор по парусному спорту. Да, он позволил Элиане заманить себя в западню, но эта новая ошибка словно бы привела его в чувство. Он втягивал в ноздри весенние ароматы, думал о радости жить, плыть по воле волн, о радости отрешенности от всего, о преимуществах положения, когда тебя возят. За спиной инструктор по парусному спорту негромко бубнил:
– В любом случае я – ваш сторонник. Все эти мелкобуржуазные элементы реагируют, как и положено привилегированным. Но сейчас не время обращать внимание на душевные тонкости. Надо спасать планету. Да здравствуют ветроэлектростанции на острове Йе!
«Хорошо, когда возят…» – прикрыв глаза, думал Сиприан.
Напряженная Элиана, черты которой еще сильней обострились, вела свое стадо ангелов и грешников, будучи безумно далека от чувства отрешенности. Она не слушала разговоры ведомых, невнятные отзвуки которых долетали до нее, а неуклонно продвигалась к полю боя и, несомненно, печатала бы по-военному шаг в такт барабанам и горнам, если бы ее антимилитаристские убеждения не отвергали армейский стиль… Нет, она скорей думала о народных припевках или партизанской песне, и себе она представлялась чем-то наподобие главной фигуры с картины Делакруа, этакой «Свободой, ведущей народ». Она шагала по цветущей дороге, и ощущение у нее было, будто она вступает на баррикады: ее окружали молодые буржуа на каникулах, но ей мнилось, что она предводительствует отрядом рабочих и обездоленных. Ольга, Менантро, Фарид и Сиприан олицетворяли собой врага – духовенство, дворянство, сексизм и империализм разом; то есть классового врага, наконец-то поверженного и присутствующего при торжестве справедливости.
Дальше дорога шла вдоль кладбища. Дойдя до него, Элиана свернула направо, ко входу. Войдя в ворота, она двинулась между могилами по центральной аллее, а следом за ней ее отряд. Менантро, вновь перепугавшись, что ему предстоит стать свидетелем противоестественной выходки, прилюдного самоубийства, оставил окружавшую его молодежь и побежал к Элиане, крича:
– Элиана, дорогая, я вас умоляю, я хочу, чтобы вы знали главное: мы все вас любим!
Не удостоив его даже взглядом, бунтарка остановилась и повернулась к двум десяткам людей, дошедших сюда вместе с ней. Они рассредоточились, встав полукругом, и только тогда те, кто этого не знал, увидели, что на большом надгробии с белым крестом, к которому привела их журналистка, выбито:
Теперь Элиана выглядела прямо-таки сияющей. Легкий бриз чуть шевелил ее волосы с проседью. Красная помада на губах словно бы бросала кровавый отсвет на лицо. Высокая, вдруг помрачневшая, надменная, она совершенно по-пророчески обратилась к стоящим перед ней:
– Я привела сюда вас, мои юные друзья, и вас, коллаборационисты всех времен, чтобы напомнить, что мы живем в стране, которая называется Франция; в маленькой стране, которая еще не избавилась от ошейника, которая очень легко забывает про свой долг помнить об ужасах прошлого. Я могла бы начать перечислять их, но это будет слишком долгий перечень. Но я хотела бы напомнить, поскольку создается впечатление, будто забыли, что Франция этого человека… – произнеся эти слова, она указала пальцем на надгробие, – целых пять лет, с тысяча девятьсот сорокового года по тысяча девятьсот сорок четвертый, откровенно сотрудничала с нацистами.