Мужчина вскинул брови.
— Так говорит моя бабушка.
Они подъехали к театру на бульваре, и пока чернявый звонил по мобильному, Революция рассматривала афиши.
— Директор театра, — представил чернявый подошедшего толстяка с выпученными, как у рака, глазами. Красную шею сдавливал галстук, пот лился по ней, как по водосточной трубе, так что через каждое слово он вытирался платком.
— Артистка заболела, можем порепетировать. Сцены не боишься?
Революция вспомнила забрызганных кровью зрителей, истошный крик матери — и запела.
— Довольно, довольно! — замахал он руками.
Из окна высунулся охранник.
— Всё в порядке, — успокоил его директор и уже в дверях обернулся: — До завтра.
— А что за роль? — крикнула Революция.
— Для хороших актёров нет плохих ролей, — похлопал по плечу чернявый. И потребовал за посредничество.
Сияя, Революция вытащила из декольте свёрнутые в трубочку купюры.
— Не густо, — кашлянул в кулак чернявый. — И, опуская боковое стекло, ухмыльнулся: — Жизнь — театр, а мы — актёры…
Весь день Революция просидела на бульваре. Уплетая пирожки, разглядывала прохожих и сочиняла письмо. Она писала бабке о своей удаче и просила передать матери, что поступила на сцену. «Я буду как она, — писала Революция. — Пусть порадуется.» Но потом вспомнила, что мать всё равно ничего не поймёт. Она ходит, как призрак, по коридору психиатрической больницы, и всё время поёт. У Революции навернулись слёзы, и она спрятала письмо в сумочку. А когда стемнело, на лавку опустилась «ходячая реклама». «Квартиры, комнаты», — прочитала Революция. Но денег у неё хватило только на угол.
В грязной просторной комнате спали вповалку. На гвозде, как удавленник, висел костюм. Прыщавый юнец в спальном мешке водил пальцем по руководству «Как стать богатым». Революции отвели кровать с одутловатой полупьяной тёткой и улыбавшимся во сне таджиком.
— Девку в обиду не дам! — просипела тётка, обнимая её пухлыми руками.
Вокруг храпели, всхлипывали, а запахи, казалось, собрались на ночлег со всего города. Революции не спалось, она накрылась грязным одеялом, боясь пошевельнуться, представляла завтрашнюю репетицию. И незаметно для себя замурлыкала оперетку.
— Это чё — колыбельная? — пихнула её тётка.
— Заткнысь! — оскалился таджик.
Революция смолкла. Но через минуту запела громче. Вокруг зашикали. Включили свет. Здоровый мужик с посиневшей от татуировок грудью, сунув под мышку чемодан, взял в охапку Революцию и выставил за дверь.
Она пела, свернувшись клубком на ступеньках — и оперетка гулким эхом разносилась по подъезду. Из квартиры показалась старуха с прилипшим к губе длинным носом. Как у Бабы-Яги. Сходство добавляла метла, которой она выгнала Революцию на улицу.
Лил дождь, спустившись в переход, Революция села на чемодан. Она давала ночной концерт, и одинокий прохожий, задержавшись, бросил ей под ноги мелочь.
Подошли двое.
— Ты чья, замухрышка? — сплюнул один.
Другой пнул чемодан. Выпал паспорт. Усмехнувшись, он поднял его и, не глядя, опустил в карман:
— Теперь наша.
А когда на лестнице показался милицейский патруль, оба исчезли.
— Документики! — взял под козырёк милиционер.
А в отделении бросил к проституткам. Революция огляделась, села поудобнее и запела.
— Чокнутая! — отодвинулись проститутки. — И без тебя голова болит.
Но дежурный по отделению неожиданно улыбнулся. Он выпустил Революцию из камеры и пристегнул наручниками к стулу. Чтобы пела вместо радио.
— Ну, ты талант! — восхищённо повторял он, перекладывая бумаги. И качал лысиной: — Как же ты, дочка, документики просвистела?
А под утро, угостив чаем, отпустил:
— Певчей птахе легко в клетку угодить!
А Революция пела и пела. Ей было плевать на лысого дежурного, потерянные документы, удивлённых прохожих. Она шла в театр! Но адреса не знала, а встречные только путали, так что на бульвар она попала уже к вечеру.
«Театр начинается с вешалки», — прочитала Революция на входе. «Ею и заканчивается», — вспомнила она повесившегося в тюрьме отца. Дорогу преградил охранник, и Революция стала сбивчиво объяснять, что директор театра пригласил её на репетицию.
— Гони её в шею! — вынесла приговор билетёрша.
Революция продолжала горячо убеждать.
В холле появился худощавый мужчина в протёртых джинсах, который был бы похож на подростка, если бы не седые виски.
— Знаешь его? — ткнула пальцем билетёрша.
Революция покачала головой.
— Это директор театра!