Если бы еще в русском народе была сильна идея патриотизма, как, например, в Германии или Англии, тогда можно было бы заставить матросов терпеть. Но любовь к Родине как целому в народе почти отсутствовала: «Какие мы русские, – говорили мужики, – мы – вячкие, до нас немец не дойдет; чего мы будем воевать – пущай воюют те, до кого он дошел…» Подобные рассуждения всех этих «вячких», «калуцких» и «скопских» философов ярко характеризуют взгляд русского народа на войну и понимание им своего долга. С такой психологией он не мог воевать идейно, а шел только «из-под палки», куда прикажет начальство. К его распоряжениям он относился покорно и апатично, ибо был убежден, что так надо; начальство, мол, лучше знает, что делать, – на то оно и начальство. Большинство матросов было недовольно нарушенным покоем, разлукой с семьей, трудностями и опасностями войны. Поэтому каждая мысль, каждое слово, говорившее о бесцельности и необходимости окончить войну, были им приятны.
Кроме матросов общего типа, по своей натуре простых и хороших, на каждом корабле был еще, хотя и небольшой, уголовно-преступный элемент. Как ни старались от него избавиться, но на кораблях, в особенности больших, всегда можно было найти 10—15 человек, способных на все. Революции ничего не стоило привлечь их на свою сторону, посулив деньги, право грабежа и полную безнаказанность.
Российский матрос, как никакой другой матрос любого иностранного флота, несмотря ни на что, был всегда бесстрашен и стоек. Таким он был и в годы восстаний, революций и Гражданской войны. Свидетелем многих печальных моментов явился Андреевский флаг. Вот эскадра адмирала Сенявина, интернированная в Лиссабоне (1808 год). А вот Черноморский флот, затопленный своими же руками на Севастопольском рейде, чтобы преградить путь врагу (1854 год); 1-я Тихоокеанская эскадра, нашедшая себе могилу в Порт-Артуре (1904 год); 2-я Тихоокеанская эскадра, погибшая в водах рокового Корейского пролива (1905 год). Но всегда после таких тяжких потрясений наступал период возрождения его духовной и материальной мощи. Флот как бы воскресал к новой жизни, чтобы с лихвой наверстать то, что им было утрачено.
В последние дни защиты Моонзунда (октябрь 1917 года), когда сухопутные части, предпочитая бою плен, отказывались драться, небольшая, сборная с нескольких кораблей, горсточка матросов продолжала защищать перешеек между островами Эзель и Моон в Балтийском море. Несмотря на то, что там все они были совершенно добровольно, они не только не сдались, но и отказались отойти. Весь отряд лег до одного человека.
Началась Гражданская война. Юг России превратился в сплошной район междуусобной борьбы. Весна 1918 года. Армавир. Тяжелое время для Белой армии. Генерал Драгомиров, который был одним из лидеров Белого движения, заявил, «что наибольшая опасность в большевистской армии для добровольцев заключается именно в матросах, что ими там все только и держится». И во многом он был прав. Сжатые в кольцо большевиков, белые судорожно отбивали их непрерывные атаки. Большевистские цепи следовали одна за другой, причем впереди – во весь рост, с винтовками на руку, одетые в летнюю белую форму, шли матросы. Как подкошенные, падали они под огнем пулеметов, но оставшиеся продолжали идти вперед. Из них никто не уцелел. Как объяснить такую безумную храбрость, такое мужество пред лицом смерти? Видимо, это коренится уже в самой природе матросов. Опасность на суше, в сравнении с опасностями на море, казалась им ничтожной.