- Ну, и дальше? - заторопил Назар.
А дальше случилось неожиданное. Из другой комнаты выскочил Борис. Он был дома и все слышал. Выскочил и тоже закричал на вожатых: дескать, пусть не выдумывают! Живется ему лучше некуда! «И вас, - сказал он, - никто не звал!» И всякое такое. Его начали убеждать, но он не захотел слушать, хлопнул дверью и убежал. Вожатые еще поговорили с Черданихой, ничего не добились и ушли.
- Ну, а потом вы знаете, - закончила Люся тихим голосом. - Потом Борис встретил меня…
Назар сидел, прикусив губу.
А я думал, как же это Борис говорит, что ему хорошо живется, хотя Люсе говорил другое. Да и я видел…
Все запутывалось. Когда-то у нас было много шума из-за гаража. Мне даже казалось, что нет на свете ничего важнее, чем история с ним. Кто его займет да кто будет командовать БУПШем. Но все, что было тогда, - просто детские пустяки. А вот сейчас в самом деле серьезное и важное дело. И не только мы, ребята, - даже взрослые в тупике.
Назар опросил:
- А что вожатые? Люся ответила:
- Говорят, Бориса в обиду не дадим. Лишать надо Черданиху материнства.
- Это как же?
- Не знаю…
Она опять стала трогать щипчиками своих бабочек. Назар кивнул мне: пошли. А Люсе сказал:
- Ты не расстраивайся.
- Не во мне дело, - ответила она. - Ведь он все такой же. Уедет злой.
- Может, еще не уедет, - возразил я. - Хотят ведь вожатые что-то сделать.
Мы вышли от Люси, оставив ее, как прежде, в комнате за столом, сказали на кухне бабушке: «До свидания» - и молча зашагали по двору, а потом по улице, до самого угла. А здесь остановились сразу оба. И стали смотреть на Овраженскую улицу.
С утра было пасмурно. По небу опять бежали серые тучи. Очень быстро. Наверное, их сильно трепал в вышине ветер. А солнце пробуравливало сверху лучами. И они разорвались на клочья и были сейчас уже не тучами, а просто облаками. Они то закрывали солнце, то сползали с него. Улица попеременно то светлела, то темнела. Ветер дул вдоль нее так же сильно, и деревья мотались из стороны в сторону. Качались цветы на газонах. Вихрем поднималась желтая пыль. Она с размаху кидалась в ворота и окна домов. В такой ветер на улице неуютно и пустынно. Даже ребятишки попрятались.
Мы стояли с Назаром и смотрели издали на Черданихину развалюшку. Раскачивался под ветром одинокий тополь, глухо гудел листьями перед низенькими, подслеповатыми окошками.
Конечно, в БУПШе сейчас много народу. И нас с Назаром ждали свои дела. Ему нужно было опять репетировать роль ведущего в концерте, который у нас скоро будет. А меня звала Жигалова - ей все кажется, что мы мало разведываем, и уже целую неделю пристает, чтоб я сходил на почту. И о Борисе, с которым даже взрослые не знают, что поделать, мы могли бы больше не думать. Только я не мог не думать. И Назар тоже не мог. Мы стояли на углу, и я сказал:
- Пойду к нему. - Мазар кивнул. А я добавил: - Скажу, что он дурак. Люська хорошая, а он на нее…
- Не в ней дело, - ответил Назар. Я обратил внимание, что он повторил Люсины слова. - Ведь он всех считает плохими.
Мы, не сговариваясь, вместе двинулись к дому Бориса. И я был очень доволен, что Назар идет рядом со мной.
Я даже знаю: если б мы не пошли сейчас к Борису, для нас сразу неинтересными сделались бы все остальные бупшинские дела.
«А ТЫ БЫ ПРОМОЛЧАЛ?»
На стук открыла Черданиха.
- Что надоть? - неприветливо спросила она, выглядывая из дверей. Была она, как обычно, растрепанная. Волосы, сцепленные сзади пучком, разлохматились. Выцветшая зеленая кофта сползла с костистых плеч. В руках какая-то грязная тряпка.
Мы сказали, что нам нужен Борис.
- Зачем? - подозрительно прищурилась она и отрезала: - Нету его! И нечего шляться! - Видя, что мы переминаемся с ноги на ногу и не торопимся уходить, она закричала: - Нет, говорят! Ступайте! - Дверь захлопнулась перед нами.
Если бы Борис сидел дома, он, конечно, вышел бы. Хотя бы просто из любопытства: посмотреть, кто зовет. Значит, его в самом деле не было.
Расстроенные, мы остановились под шумящим тополем. Мало ли где сейчас мог находиться Борис, если, конечно, опять не уехал куда-нибудь из города с дядькой Родионом. Но тут мы увидели дядьку Родиона. Он катил тележку на двух огромных колесах. В тележке лежали чем-то набитые, пузатые мешки. Проходя мимо нас, Родион тоже подозрительно покосился, но ничего не сказал, а подкатил тележку к самой калитке и завопил хриплым голосом: