- «Дружба - Победа!» - И тоже махали руками.
А потом его не стало видно. Но мы все шли и шли по перрону.
И я опять загрустил. Мне стало жалко Бориса. Все-таки как у него получилось - пришлось покинуть и дом, и всех нас. Неужели ничего нельзя было придумать, чтобы он остался с нами?
Мы ехали назад так же, в трамвае, разговаривая о том о сем. А когда сошли с него и свернули на Овраженскую улицу, то замолчали. Лежала она перед нами - зеленая, кудрявая. И хотя мы сняли наши украшения - флажки, которые делали к празднику, все равно она казалась сейчас будто принаряженная - такая чистая и красивая уличка с маленькими домиками, вся в цветах и клумбах.
И тут нам попался навстречу дядька Родион.
Он стоял на тротуаре, покачиваясь. Мы прошли мимо, обогнув его, но он сказал пьяным голосом:
- Не нравлюсь, да? Порядочек наводите? Концертики? Хозяева доморощенные!
Он ругал нас так, будто мы мешали ему жить. Тетя Варя остановилась.
- Не трогай их! - сказала она ему строго.
Тетя Варя ушла к себе. И Демьяныч тоже ушел. А мы остались одни, направляясь в БУПШ. И я подумал, что Борис от нас никуда не уехал. То есть, конечно, он уехал. Но все равно он с нами вместе. А вот дядька Родион хоть и остался, но для всех здесь, на улице, он чужой, и его злит, что мы такие дружные, и что Борис ушел от него, и что мы провожали сейчас Бориса, как лучшего друга, а теперь снова идем в свой боевой пионерский штаб.
КО МНЕ ПРИШЛА… ВИКА
Дед сказал, что мне пора вытащить из тумбочки на свет белый учебники и тетради: время готовиться к школе.
Я не стал спорить. На носу осень.
Сегодня сутра льет дождь - погода испортилась. И словно сразу запахло свежей масляной краской, как пахнут в первый день занятий парты, доска и гулкие коридоры.
Я стал послушно обертывать учебники бумагой, но сам все время косился на фотографию, которую взял вчера у Назара. Я поставил ее на столике и то и дело смотрю. Это где мы сняты втроем у вагона - Люся, Борис и я.
Дед заметил:
- Не отвлекайся.
Я решил больше не отвлекаться, но тут мне опять помешали. Мама крикнула из кухни:
- Гоша, к тебе!
Я сначала подумал, что опять Рудимчик - будет куда-нибудь звать. Вышел и - выпучил глаза: у порога стояла Вика. Вот уж кого я не думал увидеть у себя дома!
- Тебе чего? - спросил я.
Она покосилась на мою маму и, стаскивая красную вязаную шапочку, всю мокрую, сказала:
- Можно что-нибудь на ноги, чтобы не наследить?
Скажите пожалуйста, какая заботливая!
Мы прошли в комнату. Дед удалился к маме.
Вика вздохнула, оглядываясь по сторонам, и тихо сказала:
- Я к тебе.
Это мне и так было ясно. Я стоял, как пень, не зная, что будет дальше. А она вдруг уселась на стул около стола, где лежали мои учебники. И положила руки на колени - красные и тоже мокрые, потому что и пальто у нее было мокрое. Дождь лил не на шутку.
А белые кудри быстро сохли и опять трепыхались колечками.
- Я к тебе, как к начальнику разведки, - повторила она. - Как начальник оперативной группы, ты должен знать, чтобы действовать.
- Что - действовать? - спросил я, все еще ничего не понимая.
- С матерью Бориса, - ответила она.
Тут я совсем перестал понимать. При чем Черданиха и я?
Я хотел задать ей этот вопрос, но она сама объяснила. Черданиха была у тети Вари и жаловалась. Ей очень тяжело. Борис уехал, а она теперь не находит себе нигде места.
Я усмехнулся: то ей не было тяжело, а теперь тяжело. И пожал плечами.
- При чем же здесь я?
- А ты начальник разведки. Обязан знать все, что делается на улице. И кому какая требуется от нас помощь.
Я смотрел на нее и соображал. Начальник-то я начальник. Но что мы можем сделать с Черданихой? Это забота взрослых.
И потом почему Жигалова - если уж ей так хотелось! - не пришла прямо в БУПШ, а прикатила ко мне? И тут меня осенило.
Ну, конечно! Ей не хочется идти туда, где Люся.
Опять хитрит!
- Знаешь, - сказал я, - иди сама и скажи. Или боишься туда, да?
Она встала со стула и начала дергать красную шапочку, словно готовилась ее надеть.
- Хорошо. Не хочешь - не надо. Я ведь так. Потому что мама сказала: Николаевне очень трудно. Вот я и хотела с тобой посоветоваться. А не хочешь, не надо. До свидания.
- Постой! - сказал я, и она сразу остановилась у порога, глядя в пол и теребя шапочку.
Я опять смотрел на нее и еще соображал. Конечно, ей самой сейчас тяжело. И все-таки она пришла. Ко мне ей легче всего. Я живу на другой улице. И вроде никто не увидит, как она подлизывается. А только почему - подлизывается? Может, совсем и нет. Ей ведь тоже хочется быть с нами. Не может же она вечно быть одна. А тут есть причина, чтобы прийти.
- Сядь, - сказал я. Она снова села. - Что же мы можем сделать с Черданихой? - хмуро спросил я только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.