Степка Решето, неистово ругаясь, песенно выкрикивал:
Ваську Шулятикова военком и его товарищи нашли под насыпью в кустах. Он недружелюбно взглянул на подошедших, — до их прихода он думал о приказе. Сделав десяток выкладок и расчетов, Васька остановился на следующем плане. Отряд Дубача в двести человек на левый фланг к лесу, четыреста красильниковцев на правый к Амуру, в центре бронепоезд, а в городе оставить Щелкунца, он на конях везде успеет. Ночью Васька скатится под уклон к разъезду, половину отряда высадит и сыпнет на калмыковскую кучу с тылу, кроя артиллерийским огнем по левому японскому флангу. Победа казалась Ваське неотвратимой, а это значило, что город не будет отдан, по крайней мере, дня на два, а там подтянутся регулярные части, укрепятся и... Тут Васька даже зажмурился, предвкушая похвалу в приказе и уж, конечно, не бобровую папаху, а по меньшей мере золотое оружие и славу по всему фронту.
Васька наяву и во сне чувствовал себя большевиком.
Знал, за какую идею идет, но в партию не вступал, считая, что это простая формальность, которую он выполнит когда-нибудь, на мирном положении. Была и еще одна причина и, пожалуй, самая главная — боялся Васька партийной дисциплины, считая, что она свяжет его по рукам.
«На фронте нужна стратегия, а в тылу пусть орудует партия, организует, агитирует, вербует...» За этими мыслями военком и застал его. Появление Корзухина напомнило Ваське нерешенный и забытый им вопрос: «Как быть с политическим контролем? Он обязательно помешает. Вообще военком полезная личность: беседы там разные, обмундирование исхлопотать, надавить на тыловые учреждения, а в обстановке боя...» Поймав на себе взгляд комиссара, Шулятиков неторопливо поднялся с земли и кинул на ходу:
— Я, товарищ Корзухин, сейчас.
Он ловко забрался на откос и юркнул под товарный состав, думая, что Кляпу и Решето надо послать в отряды Красильникова, Дубача и Щелкунца немедля, а то будет поздно.
Кроме военкома, на бронепоезде было еще двое коммунистов — Костюков и Хребтов.
Пока Васьки не было, военком обсудил с ними положение на поезде. Тройка пришла к выводу, что о намерении Васьки надо на всякий случай сообщить в штаб фронта.
Васька вернулся веселым и, попыхивая сигаретой, примиряюще выбасил:
— Ладно, Корзухин. Знаю, ты насчет приказа. Выполним. А ты бы вот что... — и, подмигнув Хребтову, он изложил Корзухину просьбу о спирте для отряда. — Все равно выльют, как отступать зачнем, а нам это дороже роты подкрепления.
— Можно будет, но только затею свою ты, Васька, брось. «Красноярец» нам еще пригодится. И, кроме того...
Шулятиков прервал:
— Знаю... опять о дисциплине и штабе. Не беспокойся: все будет, как по уставу. Да ты иди-ка к поезду, я их уговорил, а что касается меня — прости. Веришь — обида: давно ли из тайги и опять... — Шулятиков не договорил и, скрежетнув зубами, шагнул на насыпь.
Корзухин, обескураженный поспешным согласием Шулятикова выполнить приказ, не успел высказать ему своих соображений о последствиях, которые угрожают всему фронту, если бронепоезд останется. Он почему-то не верил в искренность обещания Шулятикова и предупредил об этом Костюкова и Хребтова.
— А как поступить, товарищ Корзухин, — спросил Костюков, — если эти удалые ребята все же не подчинятся приказу?
Медленно шагая между вагонами, Корзухин думал, что ему делать, если Шулятиков все-таки решится обмануть его. Остаться на поезде означало разделить не очень радостную участь. Уйти с поезда — еще хуже, это значило потерять его.
— Я так думаю, — прервал молчание Хребтов, — с поезда нам уйти никак нельзя.
— Да, да, — согласился -военком, — бросить поезд это будет дезертирство. Сменить Шулятикова? В настоящих условиях это невозможно. На всякий случай я все же съезжу к военкому броневого дивизиона, а вы тут понюхайте, поговорите, может, что и узнаете.
И он скрылся под вагоном.
Вечерняя заря медленно, словно нехотя, угасала. С притушенными огнями станция могла бы показаться мирно уснувшей, если бы не шаркающие звуки в проходах между вагонами. Тяжело волоча ноги, проходили цепи отступающих бойцов.
Комендант станции с двумя спутниками торопливо, почти бегом, обходил составы, проверяя, не остались ли вагоны с грузом. Иногда полоска света от его фонаря падала на проходивших бойцов, и тогда можно было видеть угрюмые, упорно-сосредоточенные лица.
Скоро снялся и медленно поплыл к зеленому огоньку семафора состав порожняка. Следом за ним, волоча непомерно длинную тесьму вагонов, пошел другой. К двенадцати часам покинул станцию последний состав, линии путей оголились, и только напротив станции чернело длинное тело бронированного «Красноярца». Паровоз густо чадил и изредка выталкивал клубы пара. Они медленно обволакивали холодное чудовище и таяли.