Я должен извиниться перед читателем за многократное возвращение к неодолимости индийской жары. Право же, без этого не обойтись. Читатель никогда не ощутит подлинного вкуса и аромата этой страны, если автору не удастся воспроизвести этого ощущения сухости во рту — точно вдруг из твоего организма разом ушла вся влага, — этого страха перед тем бесцветным пламенем, которым горит все вокруг: и небо, и воздух, и земля. Вот когда становится понятным выражение «горит белым огнем» или «раскаляется добела». Или казахское выражение: «Жара такая, будто небо, раскалившись, рухнуло на землю».
Раскаленный ветер не охлаждает, а обжигает тебя. Кажется, что солнце решило приземлиться в этом уголке земного шара. Еще немного — и мы будем поджарены, как шашлык, или просто вспыхнем и испепелимся. И самое мучительное — это потеря самоконтроля, это воздействие жары на мозг, который, кажется, вот-вот расплавится под черепом.
У шлагбаума нам приходится простоять час двадцать пять минут, и это были не самые легкие полтора часа в нашей жизни. Требовалось немалое напряжение воли, чтобы не потерять чувства реальности, не прийти в отчаяние от этого полосатого чудовища, преградившего путь. По тому, что шлагбаум то маячит передо мной во всей своей красоте, то вдруг начинает мельтешить перед глазами, как в туманном кинокадре, то исчезает вовсе, — я заключаю, что близок к обморочному состоянию. Только этого не хватает… Чтобы вернуться к спасительной повседневности, я осведомляюсь у мистера Канная, сколько километров осталось до цели нашего путешествия. Оказывается, шестьдесят. Но я не могу сообразить, много это или мало.
Окончательно осознаю себя и все окружающее, когда машина уже мчится на полном ходу. Чудо! Шлагбаум поднялся-таки наконец, и мы снова мчимся к морю. Совершенно ускользнул из памяти момент, когда мы сели в машину и тронулись.
Но вот и оазис в пустыне — маленький кемпинг у самого моря. Просторная, тенистая, но тем не менее невыносимо жаркая веранда. Снимаем комнатушку с кондиционированным воздухом, и здесь окончательно возвращаемся в свое обычное нормальное состояние. Вспоминаем, что мы — на берегу моря, красоту и синеву которого трудно даже передать словами. Быть у такого моря — и не искупаться?
Почивалов первым пренебрег предостережением медицины о вреде купания в разгар жары. За ним не выдерживаю и я. Вступаю на прибрежный чистейший и мелкий, как сахарный, песок. Словно по раскаленным углям мчусь к воде и с разбегу погружаюсь в нее. Уф! Точно нежданно-негаданно упал в ванну с горячей водой. Но ничего… Привыкнув, нахожу наслаждение в этом экзотическом купанье, а главное, выхожу из воды с новым запасом бодрости и оптимизма. Пусть горячая, но ведь морская же вода! Целительная и успокоительная!
К достопримечательностям этого городка — он называется Махабалипурам — мы относимся с особой требовательностью. Они должны быть особенно интересны, чтобы мы внутренне оправдали мучения нашего тяжкого пути сюда. И все эти наши ожидания оказались полностью удовлетворены!
Еще купаясь, я приметил храм, стоящий на отшибе у моря, и лежащее перед ним стадо коров. Ни тени сомнения в реальности этих коров у меня не возникло. Тем сильнее было впечатление, когда выяснилось, что все сделано из камня. Скульптуры в натуральную коровью величину. Целое стадо.
Ходим по побережью. На бугре каменного хребта, справа от дороги, — вышка для обозрения окрестностей. На крутом склоне — громадный круглый камень-валун. Прикидываю мысленно его размеры. Пожалуй, будет с юрту для молодых. Поразительно, что он не скатывается с косогора вниз, как должно было быть по законам физики. Туристы воодушевляются при виде такого уникального явления и норовят сфотографироваться прямо под камнем, который вот-вот сорвется и придавит. Шумят и похваляются храбростью, как дети.
Но самое потрясающее, что видим здесь, в Махабалипураме, это, конечно, пещерный храм, высеченный в скале. Здесь мы снова начисто забываем о двадцатом веке, вовлеченные в титаническую затею древнеиндийских художников-каменотесов. Или, может быть, это были не каменотесы, а просто волшебники? Разве не волшебство — это оживление камня? Только магической силой могли быть созданы эти вытесанные из громадного цельного камня два зала, глубокие — метров десять, широкие — метров тридцать. А скульптурный барельеф на плоской поверхности сплошной стены! Перед ним меркнет все, виденное нами до сих пор.
Возникает мысль, что подлинное искусство Индии не столько в Агре или в Калькутте, не столько даже в поздних причудливых храмах юга, сколько здесь, в этой пещере. И снова думаешь о том удивительном чувстве гармонии, которое требовалось древним мастерам, чтобы создать это чудо. Все здесь взаимосвязано. Своды соответствуют стенописи, орнаменты — размерам зала. Хотя изображения людей и зверей фантастичны, но в них, несомненно, отражены долгие наблюдения и размышления над миром. Монументальность скульптуры потрясает воображение. Особенно трудно оторвать взгляд от огромного каменного слона, ведущего за собой слонят.
Поистине велик народ, вдохнувший душу живую в эту каменную глыбу, превративший ее в неповторимое творение искусства. Моя досада на Канная, потащившего нас в дорогу под этим неистовым солнцем, растаяла под мощным воздействием Красоты. Имея такую цель, как этот храм, стоило терпеть все неприятности трудной дороги.
Сухой, поджарый Канная абсолютно не реагирует на жару и потому не может понять нашей усталости. С лицом заговорщика он останавливает нас на обратном пути невдалеке от трех одноэтажных домов, расположенных в саду. «Минуточку!» — говорит он, по его интонации слышно, что он припас для нас интересный сюрприз.
Да, оказывается, нам предстоит сейчас встреча с потомками великих древних мастеров. Мы — в государственной школе скульпторов! В просторной мастерской человек двадцать юношей высекают статуэтки и орнаменты из мягкого серого камня, похожего на графит. Они копируют классические образцы. Их задача — не растерять секреты своих древних предков, пронести через века их огонь, их дерзание. К тому же учащиеся этой школы — в основном дети потомственных скульпторов-умельцев, так сказать, естественные продолжатели древних традиций.
Нельзя не отдать должного дальновидности организаторов подобного учебного заведения. Ведь немало сейчас народов, растерявших секреты ремесел и искусств своих предков, да так основательно растерявших, что при всем желании не в силах теперь возродить былую славу. И мы с чувством глубокого удовлетворения следим за ловкими движениями рук молодых людей — потомков славных создателей пещерных храмов, таких, какой мы имеем сегодня счастье видеть в Махабалипураме.
Директор этой школы мистер Ганапати — крупный специалист по санскриту. Он знакомит нас с сокровищем, которым гордится школа. Это двухтомная книга, написанная на древнем санскрите, «изданная» на пальмовых листьях. Пальмовые листья, как и древнеегипетский папирус, — пращур современной бумаги. Авторы этой книги, созданной пятьсот лет тому назад, — два брата-близнеца. Это руководство по искусству. Первый том посвящен скульптуре, второй — архитектонике. И до сих пор этот голос из глубины веков дает потомкам много ценнейших указаний.
С возродившимся вдруг чувством острой мальчишеской любознательности разглядываю увиденную впервые книгу на пальмовых листьях. Длинные узкие листья пальмы после сушки стали темно-коричневыми. Они аккуратно обрезаны с боков и теперь похожи на школьную линейку. Во всю длину этой узкой полоски пишутся семь-восемь строк текста. Сотня таких узеньких страниц, скрепленная нитками, и составляет один том.
На обратном пути мы наслаждаемся дорогой вдоль морского побережья. Оказывается, даже в Индии к вечеру жара иногда немного спадает. Любуемся своеобразным пейзажем. Вся долина разделена на отрезки, каждый в добрый квадратный километр. Здесь добывают соль. Эти квадраты наполняют морской водой, которая под лучами нещадного солнца быстро испаряется, и на почве застывает соль,
3